Однажды мы ехали с ним вдвоем на моем «Фольксвагене» из Лейпцига в Берлин. В Лейпциге у нас были кое-какие делишки на ярмарке. Погода стояла чудесная, и «Клаус» предложил остановиться, чтобы немного погулять на природе. Я свернул с автобана на парковку, взял из машины папку с документами и пошел за «Клаусом» в лес. Это был чистый, сухой, хорошо прибранный сосновый лес. Деревья прямыми свечами уходили в ясное небо. На каждом стволе висел горшочек, куда по специальному желобку стекала целебная смола. Все было по-немецки аккуратно и скучновато красиво. На одной из сосен стучал дятел.
– Дай пистолет, я собью его, – сказал вдруг «Клаус».
От неожиданности я даже споткнулся и остановился. Он тоже остановился, повернувшись ко мне вполоборота. Просьба «Клауса» была нахальной и противозаконной. Он отслужил положенный срок в армии и прекрасно знал, что личное оружие запрещено передавать посторонним лицам. Однако здесь был особый случай. Я внимательно посмотрел на него. Передо мной стоял рыжеватый, ладно скроенный молодой немец и, прищурившись, насмешливо разглядывал меня стального оттенка глазами. Мне подумалось, что, вероятно, точно так же выглядел его отец в том проклятом июне.
– Ты все равно не попадешь в дятла, – сказал я. – Он сидит слишком высоко.
– Не то говоришь, – сказал он. – Ты ведь о моем отце сейчас вспомнил.
– Да, – признался я.
«Клаус» повернулся и быстро пошел вперед.
– Постой! – окликнул я его. – Остановись и подойди ко мне.
Он повиновался. Я расстегнул пиджак, достал пистолет из кобуры, висевшей на поясе, спустил предохранитель и, передернув затвор, протянул ему оружие. Он выстрелил в дятла, почти не целясь, и тут же вернул мне пистолет. Дятел даже взлетать не стал. Он только прекратил свой стук и затаился, удивляясь, очевидно, нашей дурости.
– А теперь бежим! – крикнул я. – Не то кто-нибудь запишет номер нашей машины и донесет об охоте с применением боевого оружия.
Мы бросились к автобану.
Надо сказать, что после этого между мной и «Клаусом» установились отношения глубочайшего взаимного доверия. Начальству о вышеописанном эпизоде я, разумеется, не стал докладывать.
Все это случилось довольно давно, а вот теперь «Клаус» уходил на дело. Бутылка сухого вина выпита, бутерброды съедены, все слова, которые принято говорить в таких случаях, сказаны. Мы поднялись из-за стола. Я порылся в карманах, достал ключи от машины, снял с кольца брелок – тяжелого оловянного медвежонка, гербового зверя старой прусской столицы, купленного в Западном Берлине, и протянул сувенир «Клаусу».
– На, возьми на память. Там у тебя будет шикарный автомобиль. Пригодится.
«Клаус» тоже полез в карман и отдал мне свой перочинный нож.
– Его все равно нельзя брать с собой. Он сработан в ГДР.
Мы обнялись и крепко пожали друг другу руки. «Клаус» ушел…
Вернулся он через восемь лет, выполнив задание и ухитрившись не оказаться за решеткой. Кто-то из наших сотрудников рассказал ему, что я снова пребываю в Берлине, и «Клаус» пожелал увидеться со мной. Я поехал к нему в отель, где он временно проживал, отдыхая и приводя в порядок потрепанные нервы.
Вопреки моим ожиданиям, «Клаус» встретил меня весьма прохладно. Он был хмур и расстроен. Когда я осведомился, в чем дело, «Клаус» ответил:
– Смотрел сегодня фильм про Штирлица. Помнишь, как ваш разведчик укокошил своего верного агента, моего тезку? Когда-нибудь и вы меня так же… За минованием надобности.
– Не дури! – сказал я. – Выкладывай, что у тебя на душе. Разберемся вместе.
– Сердце у меня болит. Это от вашей чертовской работы. Скоро сдохну.
– Ерунда. Невроз. Отдохнешь, и все пройдет. Кстати, у меня тоже болит сердце и тоже от нашей чертовой работы.
Во взгляде «Клауса» я увидел иронию.
– С чего болеть твоему сердцу? – спросил он. – Разве ты, сидя тут, каждый день ожидаешь, что за тобой могут прийти?
– Я боюсь, что прийти могут за тобой. И учти, что ты у меня не один такой.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что все восемь лет вспоминал обо мне ежедневно?
– Да, вспоминал.
– Не верю тебе.
Я пожал плечами и в качестве последнего аргумента выложил на стол его перочинный нож. «Клаус» как-то сразу сбросил с себя всю свою колючесть.
– Прости, – сказал он. – А вот я твой брелок не сберег. Пришлось оставить его вместе с машиной. Была такая ситуация.
– Ничего. В нашей работе все бывает. Давай-ка лучше поздороваемся как следует.
Мы обнялись и обменялись крепким рукопожатием…
Я не знаю, где теперь «Класу» и жив ли он вообще, однако нож его храню по сей день. В рукоятку ножа вделано множество железок, чрезвычайно полезных в жизненном обиходе. В течение дня я пользуюсь ножом неоднократно. Он всегда при мне, и я уже всерьез уверовал в то, что это талисман, приносящий удачу.
Была у дурака жемчужина
Вернувшись после обеденного перерыва на свое рабочее место, я занялся анализом свежих сводок наружного наблюдения за объектом «Рита». Сводки были скучные, и когда ко мне в кабинет заглянул начальник группы перлюстрации корреспонденции Барбошкин, мужчина неопределенных лет с несмываемой сальной ухмылочкой на губах, я приветствовал его весело и без обычных подковырок. Барбошкин был, пожалуй, единственным офицером в Нефтегорском УКГБ, который испытывал от своей работы не удовлетворение, а плотское наслаждение. Работа же его заключалась в чтении чужих писем. Там Барбошкин, помимо оперативно интересной информации, откапывал разного рода «клубничку», которой щедро потчевал своих приятелей и добрых знакомых из числа сослуживцев. Герой гоголевского «Ревизора» почтмейстер Шпекин наградил его кличкой, которая прочно к нему прилепилась. Барбошкина, правда, чаще звали просто Почтмейстером.
– Ты тут сидишь и не знаешь, какие интересные, даже, я бы сказал, захватывающие события происходят в двух шагах от тебя. Возьми почитай!
И Почтмейстер метнул на мой стол тощенькое письмецо без обратного адреса. Писала, по всей видимости, москвичка, приехавшая в наш город погостить у родственников: «Милая моя Верочка! Сегодня я глубоко сожалею о том, что решила провести отпуск именно здесь. Нефтегорск – поганый городишко, жаркий, пыльный, до мозга костей провонявшийся мазутом и разной другой нефтехимией. А кавказской экзотикой и романтикой тут не пахнет. Разве что Казбек, который хорошо виден из окон, напоминает том, где я нахожусь. Позавчера решила развеяться: вышла вечером погулять на их главную улицу – проспект Революции, где познакомилась с одним из аборигенов по имени Алисултан. Красавец мужик: высокий, плечи широкие, талия узкая, усы, кудри черные, в глазах огонь. Он пригласил меня в ресторан, хорошо угостил. Танцевали много, потом пошли в городской парк, и там в полночь я отдалась ему при луне на берегу пруда, где плавали белые лебеди. После этого Алисултан сказал: «У нас, у горцев, такой обычай: если ты отдалась мне, значит, ты должна отдаться и моим друзьям». Тут он свистнул, и из-за кустов вышли его друзья. Их было много. Я считала до двенадцати, после чего сбилась со счета. Представляешь, эти кобели даже домой меня не проводили, а разбежались кто куда. Еле доползла я до квартиры, и теперь у меня болит все нутро. Оклемаюсь – сразу уеду в Москву. Посмотри на всякий случай в энциклопедии, какие признаки сифилиса. Крепко обнимаю и целую. Твоя Нина».
