7. Партийность член КПСС партстаж с июня 1962 года партбилет № 14293726.
В «Полном православном богословском энциклопедическом словаре», изданном в Лондоне в 1971 году, сказано: «Первым коммунистом можно считать Ликурга, реформатора, и законодателя спартанского. Но ярко и последовательно впервые строит свою теорию коммунизма философ Платон».
Так вот когда все это началось! Оказывается, коммунизм намного древнее мировых религий: буддизма, магометанства и христианства. Потом был Иисус. Фарисеи распяли его не за то, что он объявил себя царем Иудеи (экая невидаль: еще один царь!), а за то, что он исподволь вел в народе пропаганду коммунистических идей. Христу был глубоко отвратителен дух стяжательства и наживы, и потому он учил: «Как трудно имеющим богатство войти в царство божие!.. Как трудно надеющимся на богатство войти в царство божие!.. Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим…» Иисус изгнал торгашей из храма. Он давал шанс рабу стать человеком: «Многие же будут первые последними, а последние первыми». Иисус призывал властителей быть слугами народа: «И кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом».
Заповеди Иисуса: не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй, почитай отца и мать, люби ближнего своего, как самого себя.
Некоторые извлечения из Морального кодекса строителя коммунизма:
– добросовестный труд на благо общества;
– забота каждого о сохранении и умножении общественного достояния;
– гуманные отношения и взаимное уважение между людьми;
– честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни;
– взаимное уважение в семье, забота о воспитании детей, непримиримость к несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму, стяжательству;
– дружба и братство всех народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни.
Основной недостаток Морального кодекса в многословии, а, в общем, суть его сводится все к тем же заповедям Иисуса. Общечеловеческие и коммунистические ценности – одни и те же. Главная беда в том, что ни заповеди, ни Кодекс практически никем не выполнялись.
Многие святые христианской веры и подвижники коммунистической идеи были великомучениками, страдальцами за народ. Коммунистами были Кампанелла, Мор, Мюнцер, Бабёф, Чернышевский, Тельман. Коммунистом был комиссар Клочков, который сказал: «Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва!» И пошел с гранатой под танк.
Власть жестоко карала как истинных христиан, так и истинных коммунистов. Сотни тысяч из них умерли не своей смертью.
Когда я летом 1962 года явился в Ленинский райком партии г. Грозного за партбилетом, первое, что я там услышал, была визгливая ругань двух сотрудниц партаппарата. Предметом ругани стала квартира, предназначавшаяся одной из них, а доставшаяся другой. На столе секретаря я увидел банку с кукурузными зернами. Кукуруза тогда была в почете. «Ты знаешь, что есть партия?» – спросил секретарь. Я ответил утвердительно. Мне действительно было известно, что есть партия. Я уже шестой год воспитывал взрослых людей, работая преподавателем в педагогическом институте. Но секретарь все-таки счел необходимым дать кое-какие пояснения на этот счет. Он взял из банки кукурузное зернышко.
– Что значит одно-единственное зерно? Ничего. А что можно сделать из целой банки таких зерен? Сварить кашу. Ты один тоже ничего не значишь, а все вместе мы можем горы свернуть. Вот что есть партия. Понял?
– Понял.
– Очень хорошо!
Секретарь вручил мне партбилет, тепло пожал руку и проводил меня до двери.
Я не из тех коммунистов, что ездили в черных лимузинах. Я из тех, что первыми вылезали из окопов. В фигуральном смысле, конечно: в горячих войнах мне не довелось участвовать. Своему формальному членству в партии я никогда не придавал мистического значения. Я коммунист по убеждению. Я всегда им был. Даже в ту пору, когда закапывал с тетей Верой красное знамя накануне оккупации Петровского немцами. Поэтому мне до конца моих дней суждено быть нелюбимым пасынком как прокоммунистических, так и антикоммунистических скоморохов от политики. Возможно, они в конце концов объединятся, чтобы свести счеты с такими, как я.
8. Состоите ли членом ВЛКСМ, с какого времени и № билета. Состоял с сентября 1950 года по июль 1961 года, билет № 04749066.
В комсомол я вступал в Удобной. Раньше не получилось из-за наших частых переездов и моих болезней. Накануне этого торжественного дня наш районный комсомольский вождь гулял на свадьбе, и там с ним приключилась белая горячка. Его связали и отвезли в больницу. Однако, очухавшись, он перегрыз веревки, сбежал от врачей и явился на работу в положенный срок. Слух об этом моментально облетел всю Удобную, после чего рейтинг этого парня стремительно пошел вверх. Я влился в резерв партии точно по графику. А между прочим, тогда в комсомол не загоняли скопом, а принимали по одиночке, с большим разбором. Я, после того как вступил в комсомол, перестал ходить в кино зайцем, выражаться, обманывать учителей и вообще начал жить по совести. С моей комсомольской юностью у меня связано много самых светлых воспоминаний. Об этом я еще напишу ниже. Когда пришла пора уходить из комсомола, я написал заявление с просьбой оставить мне комсомольский билет. И мне его оставили.
9. Образование высшее.
Название учебного заведения и его местонахождение: Ростовский государственный университет, г. Ростов-на-Дону.
Факультет или отделение: Историко-филологический факультет, отделение романо-германской филологии.
Год поступления: 1951.
Год окончания: 1956.
Какую специальность получил в результате окончания уч. заведения, № диплома: Филолог-германист, диплом с отличием № 560643.
Если вам когда-нибудь придется проезжать город Армавир, обратите, пожалуйста, внимание на армавирский вокзал. Он был первым крупным объектом, восстановленным в этом городе после войны. У вокзала великолепный классический портал с высокими колоннами на площадке каменной лестницы. Вот на этой самой лестнице под колоннами я и мой дружок Генка Бондаренко сидели в одну из душных июльских ночей 1951 года, ожидая поезда на Москву. Станционные огни, отливающая сталью змеевидностью рельс, гудки локомотивов настраивали на романтический лад. Мы, двое самонадеянных провинциальных юнцов, чьих щек еще не касалась бритва, строили грандиозные планы завоевания мира. Наглость наша подкреплялась медальными аттестатами, которые тогда давали право поступления в любой вуз Советского Союза без экзаменов. Первым объектом наших честолюбивых устремлений стал Московский университет. Именно в его стенах я хотел стать журналистом примерно таким, как Симонов. Генка же надеялся, что, окончив юридический факультет, переплюнет Плевако. Однако таких, как мы, оказалось чересчур много. Гораздо больше, чем вакантных мест. Поэтому с абитуриентами-медалистами в МГУ стали проводить собеседования, дабы отобрать наиболее достойных, а точнее, наиболее соответствующих. Детище Сталина, высотное здание университета, еще стояло в строительных лесах. Приемная комиссия работала на Моховой. Со мной беседовал доцент Ухалов, флегматичный мужчина лет сорока пяти. Беседовал мягко, тактично. Ни на чем он меня не срезал, но я, видимо, и не блистал, поскольку был оглушен и ослеплен Москвой, чувствовал себя стесненно в незнакомой обстановке. Мне было неуютно с Ухаловым еще и потому, что я по каким-то неуловимым интонациям его голоса сразу почувствовал свою обреченность. В завершение беседы Ухалов сказал буквально следующее: «Вот вы были на оккупированной территории. Почему бы вам не поехать в Ростов? Он сам был на оккупированной территории. Там все такие».
