Часто бывает так, что разведчик, вернувшийся из-за границы, некоторое время болтается без дела. Работа наша там, а тут мы пересиживаем. Ну, конечно, бывает, что и здесь находится дело. Так случилось и со мной. Однажды меня вызвал начальник и сказал:
– Пойдешь ловить армянских террористов. Возглавишь оперативный наряд на Курском вокзале.
– Есть! – ответил я и отправился на Курский вокзал. И чем только не приходилось заниматься мне в период моей службы в разведке! Сотруднику ЦРУ такое не могло присниться даже в угарном сне. Я убирал капусту на заснеженных подмосковных полях, я перебирал картошку на овощных базах, я вместе с милицией и служебными овчарками выкуривал занимавшихся любовью молодых люден из подвалов ГУМа накануне парадов и демонстраций, я хоронил маршалов и членов Политбюро, обеспечивал безопасность всевозможных фестивалей и Олимпиад. И вот теперь армянские террористы. Их москвичи уже, наверное, подзабыли. А летом 1977 года только о них было и разговоров, ибо они взорвали три мощные самодельные бомбы: одну – в переполненном вагоне метро и две – у «Детского мира». Погибло и было искалечено много людей. Таким образом, армянские националисты хотели привлечь внимание мировой общественности к проблеме воссоздания Великой Армении с горой Араратом в самом ее центре. В то время как я пошел на Курский вокзал, бомбистов уже поймали, но опасались, что будут новые взрывы, поэтому усиленные дежурства, нарядов КГБ и милиции продолжались на всех вокзалах, в аэропортах и в других многолюдных местах. Предметом нашего особого внимания стали различные бесхозные вещи, ибо именно в бесхозных сумках находились те самые бомбы. Мы дежурили по двенадцать часов, а сутки отдыхали. За несколько месяцев обрели вид вокзальных бомжей, и милиция не трогала нас только потому, что знала всех в лицо. Первое мое дежурство началось с эпизода, который почему-то крепко мне запомнился. Выло раннее утро. К вокзальному буфету подошли два алкоголика. Они принесли с собой бутылку водки и жареную рыбу. Рыбу положи на одноногий мраморный столик, налили водку в пластмассовые стаканы, закурили в предвкушении блаженства. В этот момент к ним сзади подкралась грязная голодная проститутка. Она схватила со столика рыбу и тут же стала жадно ее есть. Алкоголики выпили и вспомнили о рыбе. «Где рыба?!» – завопил один из них и полез под стол, чтобы заняться там поисками пропавшей закуски. Его товарищ хотел прийти ему на помощь, но опрокинул столик. Водка упала и разбилась. Началась драка. Пришел милиционер и забрал обоих. Проститутка спокойно доела рыбу и ушла. Зал ожидания, наблюдая эту сцену, задыхался от смеха. Тут я, наконец, понял, что вернулся в Россию. Здесь мне теперь жить и трудиться. О том, что я пережил на Курском вокзале, надо писать отдельную книгу. Скажу только, что, если вы не жили хотя бы месяц на большом вокзале, вы не знаете своей страны. Тут она вся перед вами: ест, пьет, испражняется, спит, гутарит, занимается любовью, ворует, спекулирует, убивает и умирает просто так, а иногда рождается. Сюда она откуда-то приезжает, и отсюда она куда-то едет. И что-то тащит, тащит, тащит. Чемоданы, узлы, корзины, баулы, мешки – несть им числа. Это собственность. Это то, чего нет у зверя. Это есть только у человека.
Ночами мы одним махом вскрывали все автоматические камеры хранения. Чего только в них не обнаруживали! Раз нашли динамит – обрадовались. На поверку вышло, что это браконьеры украли его у геологов рыбу глушить. Как-то нашли сразу сто «Королев Марго» и вообще находили много товаров, взятых в большом количестве на складах московских магазинов и на столичных торговых базах. Массу жуликов арестовала тогда милиция с нашей подачи. Оставшихся на свободе бомбистов нам изловить не удалось. В Армении чекисты нашли их мастерскую и арестовали тех, кто не был арестован прежде. Вскоре их судили и расстреляли. Может, и не всех расстреляли, но замазанных кровью пустили в распыл. Это уж точно. Государство тогда еще было в силе.
Вернувшись на работу, я занялся своим непосредственным делом – проектированием автоматизированной системы комплексной обработки данных для Представительства КГБ в ГДР – объекта, который был знаком мне по десятилетнему опыту работы. Дома у меня все было нормально. Жена преподавала русский язык иностранцам, обучающимся в Губкинском институте, дочь заканчивала школу. Но в стране-то не все было в порядке. И еда имелась, и одежда, и мебель, а ощущение было такое, будто садим мы в локомотиве, колеса которого вертятся с бешеной скоростью, высекая искры из колес, а сам он стоит на месте. Коммунизмом, который партия обещала построить к 1980 году, не пахло. Вместо коммунизма был построен мафиозный бюрократизм, сохранявший еще некоторые атрибуты социализма. Буржуазия готовилась выйти из подполья и взять власть. Торжествующее мурло дельца выглядывало из всех окон и щелей. Все гнило, все разлагалось, все воняло. Коррупция проникла даже в разведку. За хорошую командировку надо было платить хорошим подарком – телевизором, магнитофоном, а бывало, что и автомобилем. Подарки надо было нести врачам, чтобы не зарубили командировку по состоянию здоровья. В разведку приняли много элитной блатвы. Было душно. Однажды я встретил на Кузнецком мосту старого знакомого по работе в ГДР.
– Как живешь? – спросил я.
– А я и не живу вовсе, я уже давно умер, – был ответ.
Как-то в отделе кадров ПГУ я стал свидетелем такой сцены. Кадровик просил блатного элитного мальчика выбрать себе страну для командировки. Тот ломался, выпендривался и кочевряжился. В одной стране был слишком жесткий контрразведывательный режим, в другой – неустойчивый климат, а третья просто не считалась достаточно престижной. Я пришел в ярость и хлопнул дверью, чтобы уйти от скандала, который я же сам и мог устроить себе на горе. Я, заматерелый подполковник, прошедший огонь и медные трубы, считался из-за отца бракованным. У меня даже не было разрешения Центра на выход в Западный Берлин, и мое начальство в ГДР выпускало меня туда на свой страх и риск, а этот щенок выламывался и отказывался от почетнейшей работы. Он больше думал о том, где он будет лучше жить материально. И кадровик, зная, чей он племянник, суетился и лебезил перед ним, боясь его травмировать. Все это наводило на отчаянные мысли. Наши друзья из стран социалистического содружества топали след в след за нами навстречу своей погибели.
В такой невеселой обстановке я и принял решение погрузиться в дни своей молодости, написать книгу о годах студенческих и о периоде работы в Чечено-Ингушском пединституте. Постепенно книга выходила за рамки первоначального замысла, она обретала форму повествования о судьбе моего поколения, поколения коммунистов и вообще советских людей, преданного руководством партии и государства. Роман я сначала назвал “Обыкновенная жизнь”, потом изменил заголовок. Теперь книга называется «Преданные». Да, мы были преданы идеалам революции, с нами можно было построить счастливую жизнь на земле, но нас предали. Наступали 80-е годы. Вместо коммунизма мы оказались в таком же кровавом и грязном дерьме, в каком сидели американцы в 60-е – 70-е годы. Только наше дерьмо называлось не Вьетнамом, а Афганистаном. А роман мой написан в стиле ретро, там нет секса, герои его не шлюхи, не убийцы, не бизнесмены, не менеджеры, не брокеры, не рэкетиры, не педерасты, а обыкновенные русские люди, из тех, что стоят теперь в очереди за мойвой. У них за плечами долгая честная жизнь, а в глазах их печаль, потому что их предали. Вот почему эта книга скорее всего не увидит света на моем веку. Я завещаю ее грядущим поколениям. Верю, что наступит время, когда человек вновь осознает свое высокое предназначение, выплюнет жвачку, отодвинет в сторону пиво, выключит кабельное телевидение и захочет почитать грустную и правдивую историю о том, как жили его недалекие предки. Вот тогда ему и понадобится моя книга.
