— Потому что я так решил. И ты будешь меня слушаться.
— Да, синьор.
Рибальдо встал и направился к дверям.
— Идем, — сказал он. — Нам пора ехать.
— Прямо сейчас? — вырвался у нее невольный возглас разочарования.
Он остановился, повернулся к ней и заглянул ей прямо в глаза.
— Что ты сказала? — спросил Рибальдо, ясно давая понять, что ответ ему заранее известен.
— Ничего, синьор, — вспыхнула Саулина.
— Я ведь не глухой.
— Тогда незачем и повторять.
Он ласково провел рукой по ее лицу. Прикосновение этой руки заставило ее вздрогнуть, но не от страха.
— Раздумала возвращаться в Милан?
Да, она раздумала. Она столько ждала этой минуты, а теперь вот взяла да и раздумала. Ее влекло к этому человеку. И все-таки здравый смысл возобладал. Дом Грассини был для нее единственным островком надежного и безопасного существования.
— Так ты не хочешь возвращаться в Милан? — переспросил Рибальдо.
— Да, синьор.
— Что значит «да»?
— Я хочу вернуться в Милан, — жалобно произнесла Саулина.
— Это правильно. Ты должна вернуться к Джузеппине Грассини.
Рибальдо понимал, что это единственный разумный выход не только для нее, но и для него. Он двигался навстречу гибельной страсти. Это гибкое тело, эти золотистые локоны, колдовские черные глаза овладели его душой. Лучше поскорее расстаться с этим ангелом, который может стать для него проклятьем. Он сегодня же отвезет ее в Милан. Ведь она совсем еще ребенок: она по своему детскому неразумию может сделать какую-нибудь глупость, а он по слабости запятнает себя страшным грехом.
— Ну так пойдем, — сказал он.
Они спустились по осыпающейся каменной лесенке.
— Я готов, синьор, — объявил Бернардино, ожидавший их возле конюшни.
— Ты умеешь ездить верхом? — спросил Рибальдо у Саулины.
— Да, синьор.
— Тогда седлай еще и белую кобылку, — отдал распоряжение Рибальдо.
— Нет-нет, — запротестовала Саулина. — Мне не нужно седла!
— Почему? — удивился Бернардино.
— Потому что я никогда не ездила в седле.
Старый слуга скрылся в конюшне и вскоре вернулся с великолепной породистой кобылой. Она была под седлом.
— Научишься, — сказал он Саулине.
— Нет, в седле я не поеду.
Книги, изящество манер, этикет, правила поведения — все было забыто. Наконец-то она оказалась в своей стихии.
— Послушай, девочка, — потерял терпение Бернардино, — ты эти свои штучки брось. Я детей с давних пор учу, и не таких, как ты, обламывал. У меня для этого верное средство есть.
— Могу ли я узнать, что это за средство? — с вызовом спросила девочка.
— А вот всыплю тебе хорошенько по филейным частям, тогда узнаешь, — пригрозил Бернардино.
Рибальдо с улыбкой наблюдал за перепалкой, никак в нее не вмешиваясь, хотя в глубине души держал сторону Саулины. Эта ершистая девчонка ни за что не уступит и никакого наказания не испугается.
Бернардино попытался воззвать к ее разуму.
— Ездить без седла опасно.
— Только не для меня.
— Послушай, девочка, — возмутился Бернардино, — ведь это вздор!
— Нет, уж ты мне поверь: раз я говорю, что не могу ездить в седле, значит, так оно и есть, — отрезала Саулина, сверкая черными глазами.
— Ну ладно, синьорина, — воскликнул слуга, со свистом рассекая воздух хлыстом. — Без седла так без седла. Только держись от меня подальше. У нас с тобой разговор окончен.
Он расстегнул подпругу и снял седло с белой кобылы.
— Помогите мне, пожалуйста, синьор, — обратилась девочка к Рибальдо.
Молодой человек подставил ей сплетенные руки, и Саулина ловким прыжком вскочила на спину послушной, отлично выдрессированной лошади. Она победила.
«Эта девочка далеко пойдет, — подумал Рибальдо. — Красоте в сочетании со смелостью и решимостью никакие препятствия не страшны».
Они уже выехали из леса и двинулись по проселку, который, огибая селение Лорето, вел к большой дороге на Милан. В небе загорались первые звезды, слышалось пение сверчков.
— Остановитесь! — внезапно приказал Рибальдо.
Бернардино и Саулина покорно остановились.
— В чем дело? — спросил старый слуга.
— Молчи.
Со стороны убежища донесся приглушенный свист.
— Это Джобатта.
— Что будем делать? — спросил Бернардино.
— Вернемся назад, — решил Рибальдо, поворачивая коня.
На дороге возник силуэт всадника. Это и в самом деле был Джобатта.
— А я уж думал, что не найду вас, синьор, — сказал мальчик, спрыгивая с лошади.
— Что случилось? — встревожился Рибальдо.
— Не знаю, говорить ли мне при них, — сказал Джобатта, указывая на Саулину и Бернардино.
— Говори, — приказал Рибальдо.
— Маркиза Дамиана умерла.
39
Перед самым въездом в Кассано Рибальдо передал поводья своего коня Бернардино.
— Жди меня здесь, — приказал он, — в этих зарослях.
Это были его первые слова, сказанные с тех пор, как они вновь покинули лесное убежище, поручив Саулину заботам Юстиции. Они пустились в путь до восхода солнца. Гульельмо Галлароли хотел проехать незамеченным и смешаться с толпой бедняков, которые должны были прийти на оплакивание Дамианы. Поэтому он выглядел как крестьянин. На голове у него красовалась плетеная шляпа с торчащими из полей свободными концами соломы, скрывавшая большую часть лица.
Его боль была тяжела и холодна как камень, она не могла разрешиться слезами. Бесконечное одиночество давило ему на сердце. Дамиана единственная олицетворяла для него узы крови, в которых отказывали закон и обычай. Но по людскому закону — умерла дочь графа Антонио Мончениго, супруга маркиза Феба Альбериги д'Адда, а не сестра Гульельмо Галлароли.
Джобатта, мальчишка с конюшни Альбериги, верный слуга Дамианы, рассказал ему, что из-за жары похороны назначены на второй час после заутрени, а затем передал записку от маркиза Феба Альбериги.
«Синьор, — говорилось в этом кратком послании, — я был потрясен, узнав от своей жены на ее смертном одре о кровных узах, соединяющих вас с ней. Ее последние слова были о вас, и я уважаю ее волю. Я знаю, кто вы такой, но не стану ничего предпринимать против вас. Ваша история мне неизвестна, и выяснять ее я не хочу. Однако из уважения к памяти моей жены и только по этой причине я считаю своим долгом известить вас о ее кончине. Буду вам благодарен, если и вы проявите по этому случаю свою обычную сдержанность».
