Дон Паландрана прекрасно знал, что, давая согласие на вступление в брак с Тоньино, Лена действовала не вполне добровольно, следовательно, существовали законные возможности расторгнуть их злосчастный союз. Он сам когда-то способствовал закулисным переговорам между покойной Эльвирой Бальдини и Джентилиной Мизерокки, пребывая в убеждении, что делает доброе дело: помогает устроить судьбу девушки, пусть немного странноватой, но все же славной, и хорошего парня, которого господь наградил золотым сердцем и уродливым лицом. И только теперь старый священник понял, что лучше бы ему тогда было не участвовать в заключении этого брака. Если Лена и Спартак совершат грех прелюбодеяния, вина отчасти падет и на него.
Взглянув в глаза молодого человека, дон Паландрана сказал:
— Я одолжу тебе свой велосипед. На нем ты сможешь вернуться домой.
Потом он повернулся к Лене:
— А что до тебя, эту ночь поспишь наверху со старой ведьмой. А завтра посмотрим. Говорят, утро вечера мудренее, и я надеюсь, что так.
— Я завтра зайду за тобой, любовь моя, — обещал Спартак. — Клянусь тебе, на этот раз никто не сможет нас разлучить.
— Не оскверняй уст своих и ушей наших богохульными клятвами, — грозно прикрикнул на него дон Паландрана. — А сейчас отправляйся спать. В один прекрасный день и ты поймешь, что такое смирение. И горе тебе, если посмеешь обидеть эту бедную девочку.
Спартак всю ночь крутил педали велосипеда. На рассвете он уже поджидал Тоньино, зная, что тот отправится со двора прямо в поле. Завидев его издали, Спартак прислонил велосипед к стволу дерева и пошел навстречу Тоньино, размахивая руками, чтобы тот остановил телегу.
Тоньино натянул поводья, и лошадь замедлила шаг.
— Мне надо с тобой поговорить, — сказал Спартак, загораживая дорогу.
— Полезай сюда, — пригласил Антонио. — Я спешу.
Спартак разбежался и ловко вскочил на телегу, удержавшись на ногах.
Утро было свежим и прохладным. По лазурному небу бежали, словно догоняя друг друга, мелкие облачка. В чистом воздухе разносилось пение жаворонка.
— В чем дело? — прервал молчание Антонио.
Спартак посмотрел ему прямо в лицо.
— Маддалена будет жить со мной.
Тоньино остановил лошадь, привязал вожжи к передку телеги и спрыгнул на землю. Спартак последовал за ним.
— Я не уверен, что правильно тебя понял. — Тоньино полагал, что Лена все еще в Котиньоле, на вилле графа Ардуино.
— Мне очень жаль, Тоньино. Мы вновь увиделись вчера вечером. На этот раз я ее не отпущу. Есть вещи, не зависящие от нашей воли, — пояснил Спартак.
— Да, конечно, — согласился Антонио. — Что мы можем изменить, если судьба решит иначе?
— Ты верно говоришь, — кивнул Спартак. Ему казалось, что худшее уже позади. — Сможешь ты когда-нибудь меня простить?
— Нет. Я никогда не смогу тебя простить, — ответил Тоньино, подходя к нему вплотную.
Его кулак, тяжкий, как молот, обрушился на лицо Спартака. Носовая перегородка сломалась со зловещим треском, хлынула кровь. Тоньино продолжал наносить удар за ударом по окровавленному лицу, по груди, по животу. Человек, разрушивший его семью и всю его жизнь, замертво упал на землю.
Граф Ардуино стал случайным свидетелем драматической сцены. Проезжая на машине из Котиньолы, он увидел, как Тоньино зверски избивает молодого Рангони. Граф остановил машину и бегом бросился на помощь едва дышавшему Спартаку. Он не задавал вопросов, ограничившись единственным замечанием:
— Вы его чуть не убили. Вы это понимаете?
Тоньино не ответил.
— Помогите мне уложить его в машину, — приказал граф. — Если я доставлю его в больницу в таком состоянии, у вас будут неприятности.
Спартак слабо застонал, когда двое мужчин подняли его с земли и уложили на заднем сиденье автомобиля.
— Я отвезу его в свой дом, — решил граф Ардуино.
— Мне очень жаль, — прошептал Тоньино на прощание.
Глава 18
Приходский священник из Котиньолы провел ночь в беспокойном полусне, моля господа ниспослать ему просветление. Он хотел спасти замужество Лены, не губя собственную душу, потому что, если брак с Тоньино был ошибкой, союз со Спартаком мог обернуться полной катастрофой.
Ранним утром он отслужил мессу, призывая знамение воли божьей, и оно действительно явилось, хотя и в легкомысленном образе графини Сфорца.
— Я пришла за Леной, — сказала она с пленительной улыбкой.
Священник взглянул на нее с изрядной долей сомнения. Ему не хотелось вверять судьбу Лены в руки этой дамочки. Беспутная жизнь Одетты не была тайной даже для него. Но в то же время дон Филиппо должен был признать, что графиня щедра и милосердна, а ее кошелек всегда открыт для помощи беднейшим из прихожан. «В любом случае, — решил он, — лучше уж доверить Лену графине, чем Спартаку».
— Слава тебе, господи Иисусе, — вздохнул он с облегчением.
— Во веки веков, — эхом подхватила Одетта.
— Я ее сейчас позову, — сказал священник, выходя из ризницы.
Лена вскоре появилась, но дону Паландране пришлось подталкивать ее чуть не силой.
— Пойдем со мной.
Лена не тронулась с места.
— У меня нет ни малейшего желания возвращаться к вам, мадам, — сказала она.
Одетте не хотелось спорить в присутствии святого отца, поэтому она наклонилась к уху своей бывшей горничной и прошептала:
— Даже если я тебе скажу, что он на вилле и ждет тебя?
Лена тоже провела бессонную ночь. Она выплакала все глаза под безмятежный и мощный, как паровозная труба, храп старой служанки. Понимая, что ее любовь к Спартаку нарушает все законы божеские и человеческие, Лена мучилась сознанием своей вины, но в то же время не могла дождаться минуты, когда он вернется и заберет ее с собой.
— Я ждала его здесь, — тихонько возразила она на слова графини.
Одетта ловко воспользовалась минутным замешательством, чтобы попрощаться со священником и увести растерянную Лену из церкви.
— Он не смог прийти, — объяснила она. — С ним случилось небольшое недоразумение. Садись в машину, пока вся деревня не сбежалась на нас поглазеть.
Лена заметила, с каким любопытством смотрят на нее только что вышедшие из церкви женщины, и решила, что лучше последовать за графиней.
«Небольшое недоразумение» напугало ее до полусмерти. Спартак, казалось, готов был отдать богу душу. Он лежал в комнате для гостей на втором этаже виллы. Приглашенный графом врач накладывал ему на грудь фиксирующую повязку, чтобы вправить пару сломанных ребер. Лицо Спартака, обезображенное побоями, распухшее, с заплывшими глазами, стало неузнаваемым.
