III часть
Утопии на завтра
Вся власть воображению детей
Дети находятся у истоков знания. Они метафизики. Именно они задают настоящие вопросы. Как исследователи. Они ищут ответы.
Надо еще создать жизненное пространство. Рационально организованное жизненное пространство, которое бы благоприятствовало общению между индивидуумами.
Франсуаза Дольто
1 глава
Игра во взрослых
В доме детства
Во Франции безоговорочные защитники семьи как ячейки общества с большой опаской встречают такие системы коммунальной жизни, при которых дети на некоторое время отделяются от родителей. Для них социализация ребенка равносильна его фрустрации. Опыт доказывает обратное. Душевное расстройство может быть вызвано и жизнью в семейных стенах. Клара Мальро, наблюдая детей, воспитанных в кибуце
[173] (Израиль), которые видят родителей только по вечерам, пришла к заключению, что дети в них, выведенные из-под опеки матери и зависимости от нее, имели прекрасное речевое развитие и были очень хорошо социализированы. Она проводила опросы многих психологов и воспитателей в Израиле. По их мнению, такой расцвет личности ребенка объясняется богатством отношений между детьми
[174].
Дети в кибуцах избавлены от ничем не ограниченной власти взрослых. С 18 месяцев они оказываются в обществе только сверстников – даже ночью. Спать они могут, когда захотят; могут уходить, приходить, когда захотят. Очень рано берут в свои руки инициативу по самообслуживанию: сами едят, моются, ложатся спать, копаются в огороде, играют. Родители делают для детей игрушки – их собственные орудия труда в миниатюре: приспосабливают старые машины, мотороллеры, плуги и другой сельскохозяйственный инвентарь, – все это приносится на детские площадки. Дети играют в своего папу на тракторе, в маму – на поле, правда, все эти машины не работают и из них убрано все, что может представлять для детей опасность. На детских площадках воспитанники кибуцев имитируют рабочую активность родителей. В домах малютки (для детей младше 18 месяцев) есть воспитательница, которая за ними смотрит, но детям предоставляется полная свобода действий, воспитательница только следит, чтобы дети друг друга не поранили, разговаривает она с ними, как со взрослыми – как и должен разговаривать с детьми любой взрослый – не выясняя, кто прав, кто виноват, проговаривая мотивацию поведения детей и рассматривая ситуацию с разных точек зрения. С родителями же дети встречаются ежедневно, с ними они часа два в день, как минимум, с 5 до 7 вечера. Здесь-то и становится видна разница между долгом в общении с ребенком и желанием с ним общаться: родители, не склонные много разговаривать с детьми, отправляются сразу на кухню – за молоком, вкусными вещами, другие – напротив, вместе с детьми рассматривают семейные фотографии и что-то им рассказывают или играют с ними. При таком общении у детей быстро расширяется словарный запас, и, надо заметить, в таких семьях не только мать занимается детьми, отец тоже. Это очень важно. Родители, которые сводят свое общение с детьми только к пичканию их едой, немало удивлены, когда узнают, что вечером, буквально через четверть часа после того, как дети были накормлены и ели дома пирожные, в кибуце – вновь приступают к еде. «Как они могут есть дважды кряду?» У детей ответ есть: «А это не одно и то же – есть дома, у родителей, и – тут, у нас». У детей из кибуцев анорексии
[175] нет. Чего нет – того нет, зато стянуть кусочек-другой отчего-то не прочь очень многие из них.
Евреи практикуют наложение запретов на некоторую пищу, но, выдерживая запреты, они не требуют того же от маленьких детей, надеясь, что, повзрослев, те сами последуют им. Ребенку в этом (оральном) плане можно все. Вырастая же, дети жаждут слов, очень хотят учиться. Дети из кибуцев настороженны в отношениях с родителями, которые не вникают в их нужды, не обсуждают с ними их насущных проблем. В традиционных еврейских семьях очень трепетно относятся к детскому сну. В кибуцах, в своем доме, дети, бывает, встают по ночам и вполне могут пройтись по спальне, никого здесь это не беспокоит: каждый следует своему ритму, именно поэтому и не заставляют малышей спать, когда те не могут этого. Над ними нет власти взрослых. Только к 13–14 годам, а то и позже, дети обретут тот же ритм сна, что у взрослых. У некоторых он образуется к восьми годам, у кого-то – только к тринадцати. Когда я как-то нанесла визит в кибуц во второй половине дня, в «отпускное» для детей время, я была изумлена: в своем доме в свободное время они валяются на кроватях: кто спал, кто читал. Мне объяснили: «Вы знаете, всем детям претит постоянно быть общностью, они очень довольны, имея возможность день-другой побыть вне ее, а потом они снова приходят в общий дом. Здесь им дана полная свобода; это – их дом, здесь они делают то, что они хотят. Им не скажут: „Нет, нет, еще не время сна – ложиться рано”. Хотят улечься – они укладываются, когда это день отпуска; в другие дни ритм жизни задает им школа».
Те, кто создавали кибуцы, пионеры Израиля, взрослые, не обремененные семьей люди, создав образчик возможного общежития, преподали обществу удивительный урок: так может быть в любом обществе. Правда, открыв первый кибуц, они не подумали о будущих детях! И опыт, имеющий скорее положительное, чем отрицательное значение, изначально был подвержен видоизменениям, так как в кибуце не предусматривалось места для детей. О взрослых позаботились, а о детях забыли! Общество без детей – великая утопия. Постулат был почти абсурдным – забыть, что когда занимаешься любовью, могут быть дети. Ну, и начали в этих местах рождаться дети. «Как же быть?» – задумались первые переселенцы. А модель уже была, и по ней можно было попробовать устроить рядом с деревней взрослых деревню детей. От избытка желания сделать на сей раз все очень хорошо и без ошибок они, пожалуй, и допустили ряд промахов, слишком все заорганизовав, подойдя ко всему не в меру рационально.
Например, собрать вместе детей из двух или трех кибуцев – это было бы ужасно. Детям непременно нужны кровные связи. Это понимаешь, когда приходишь в кибуц. Гидами выступают дети от 7 до 9 лет. Во время посещения они так рассказывают о других детях: «Посмотрите, вон та девочка с вязанием в руках – моя сестра. А там, большой мальчик – это мой брат, третий, а я – четвертый. А самого маленького брата тут нет. Если встретим, я вам его покажу…» Дети знают своих братьев и сестер и рассказывают о них посетителям; они словно знакомят гостей с маленьким бунгало своих родителей. Они совсем не без рода, без племени, и так здесь себя и ощущают; все названы и сохраняют тесные родственные связи с братьями и сестрами из дома, в котором не живут, но где встречаются у родителей в определенное время.
