Безусловно, нововведения отразятся на ежедневной жизни города. Но все это в пределах возможного. Существуют местные власти. Могут быть решены и вопросы безопасности. Могли бы быть специальные наряды полиции не только на то время, пока дети в школе, но и на весь день. Учли бы и то, что от улицы никуда не уйдешь. Она существует даже для тех детей из обеспеченных семей, у которых по пятьдесят квадратных метров на нос; несмотря на это, они распрекрасно хлопают дверьми родительских квартир. Но на улице гораздо больше непредвиденных опасностей. Если маршрут детей пролегает лишь от школы к дому, опасности эти можно предусмотреть. В этом нетрудно убедиться.
По средам учащиеся свободны, а их родители на работе. Что делают дети? Многие – ничего. Они не знают, куда пойти. И все потому, что школа по средам закрыта. А ведь именно здесь могло бы быть найдено решение проблемы как государственной, так и частной школы: государственная школа взяла бы на себя обучение, и таким образом, государственное образование делало бы главное на ниве просвещения, а частные школы, открытые для детей все 24 часа в сутки, взяли бы на себя проблемы воспитания и стали бы настоящими центрами детского воспитания.
А разве школы не могли бы заниматься всеми детьми, кого родители хотели бы им доверить после 16.30? Запросто. И тогда образование перестало бы быть только образованием по программе: задания, упражнения и так далее, как положено. Образование для любого возраста стало бы персонализированным, даже для тех, кто отстает в учебе. Специальные курсы, группы… В государственные образовательные учреждения могли бы записываться все дети, а не только стипендиаты или те, за кого платят.
Было бы правильнее считать, что развитием детей и их воспитанием должны заниматься те, кто имеет к этому призвание, и вполне возможно, что это будут совсем не те, кто учит детей сегодня.
Мне кажется, что во всем том, что я предлагаю, сегодня нет ничего невозможного, хотя профсоюзы и возражают. Пока. Как только ситуация зайдет в тупик, это будет началом конца, а значит, и приближением нового. Система образования подвергается такой критике, что изменения неизбежны. Есть даже первые признаки таких изменений.
Система национального образования в том виде, в котором она существует, заложена была еще Жюлем Ферри, и она должна дойти до своего естественного конца, чтобы родилось нечто новое. И изменения в ней должны идти не изнутри. Да, конечно, есть успехи то в одном, то в другом. Конечно, будут еще и кризисные ситуации, и «за» и «против», будут эксперименты, которые опередят время или провалятся. Но мне кажется, что изменения системы образования придут извне.
И можно ли изменить ситуацию, когда люди, имеющие призвание к преподаванию, не могут преподавать в государственных школах? Было бы правильнее считать, что развитием детей и их воспитанием должны заниматься те, кто имеет к этому призвание, и вполне возможно, что это будут совсем не те, кто учит детей сегодня. Среди сегодняшних преподавателей есть те, кто любит лишь передавать знания, и они полагают, что этого вполне достаточно, если делать это хорошо.
Есть, правда, некие сдвиги: в Академии прикладного искусства, например, и в управленческих школах уже преподают профессионалы без специального педагогического образования. То же самое происходит и в частных школах, где преподают сами промышленники, экономисты, финансисты, управленцы, – преподавая, они не теряют из вида практическое применение этих знаний. И часто юные доверяют им больше, чем просто педагогам. В настоящее время такой опыт проводится только со студентами. Почему бы не попробовать подобное в средних и даже начальных школах?
Усердствуя в своем желании все унифицировать и правильно организовать, государство окончательно лишит нынешнюю систему образования жизненных сил, и в этот момент необходимо будет найти что-то новое. Для французских социалистов система национального образования, как и вся культура, – заповедник. В социалистических странах – не лучше: китайцы, например, с огромной охотой учатся, но что их ждет дальше? Должность какого-нибудь смотрителя в провинции, все они становятся государственными чиновниками, которые занимаются тем, что не имеет никакого отношения к тому, чему их учили. Все образованы. На десять учеников один преподаватель. Есть и воспитатель, который не преподает, но занимается с детьми до вечера, смотрит за ними. У них – уроки, но воспитатель с ними как наседка. Студенты много работают, сдают экзамены. После них они уже не делают ничего. Они могут восхитительно выучить французский… для того, чтобы стать каким-нибудь бумагомарателем в провинции, где и по-китайски-то говорят не так, как он. Нет, я не думаю, что в социалистических странах чего-нибудь добьются!
Что до юных французов, то лицей для них стал самим воплощением скуки. И винить их не в чем. Общая депрессия. Лицей – даже не дневной стационар, это скорее – дневная тюрьма. А для родителей даются представления. Даже у тех, кто в лицее учится – девочки, например, которые делают все, что от них требуют, даже у них есть ощущение, что это никому не нужно. Естественно, тот, кто зубрит, думает только об экзаменах, программе и коэффициентах. А зачем экзамены-то?
Для спокойствия. И для того, чтобы не умереть от тоски. Ну, а в остальное время дети просто проводят время – курят, шумят, ходят в кино, занимаются любовью. А есть и такие, кто совершенно не скучает, плывет по течению и, живя паразитом, все перекладывает на других. Видя, что ни те, кто зубрит, ни те, кто бездельничает, не находят выхода, интереса в жизни, эти третьи предпочитают жить, получая ото всех помощь. И все эти три разные жизненные позиции суть три ответа лицеистов нынешней системе образования, и все они имеют нечто общее: чувство безнадежности, бессмысленности существования. И это для молодежи ужасно. «Это все ни к чему… Не понимаю, зачем?..» Как будто выживают по идиотской обязательности… Если их спросить: «Что бы вы делали на месте государства? Каких хотели бы иметь родителей? Каких учителей?» – что они скажут? Может быть, в глазах зажжется искорка интереса… Для того чтобы дети стали самими собой, нужна огромная работа. Если бы у лицеистов была материальная заинтересованность, то было бы и другое представление о своем учении. Но они должны знать, что учеба – это их дело, их собственное. И что они имеют право что-то предлагать, что-то создавать в любой области…
До десяти лет ребенок плохо понимает абстрактные и умозрительные рассуждения. Школа должна была бы сначала развивать физическую деятельность, умение разговаривать, общаться. Интеллектуальная деятельность придет значительно позднее.
Мы же умеем лишь настырно талдычить детям, что необходимо в жизни сегодняшней – с нашей точки зрения. Таким образом, детей, которые ни в коей мере не должны повторять нас (их опыт отличается от нашего), готовим неизвестно к чему. В этом и состоит некая фальшь современной школы. Новой педагогике в первую очередь следовало бы иметь в виду развитие коммуникации, связей между людьми. Только так она еще может не уронить себя. Обязательными дисциплинами остались бы чтение, счет, письмо, и – на этом все. Остальное – на выбор. И каждая школа – пространство для жизни. Обучение технологии, правилам – в зависимости от желания ребенка. Хочет бороться – правила борьбы, танцевать – правила танца, но постепенно, изо дня в день ребенок будет открывать предмет, ремесло, подобно тому, как человечество узнавало их, накапливая опыт. Конечно, он пойдет вперед быстрее, но при условии, что каждому предстоит тогда открыть в себе любопытство, желание и с помощью мастера познать не только историю, но и технологию. Новое же – это то, что благодаря знанию технологии, смыслов может быть воплощено в механизмы – заменители этих смыслов. Только это и есть новое. Так, например, наши нервные клетки смогли «сочинить транзистор», но все это придумано нами.
