Наше сегодняшнее общество хочет жить материальным опытом, как будто у молодого поколения не достало бы изобретательности найти другой способ жить. Каждым управляет страх его собственной смерти, каждый борется за свое собственное выживание, как это делают животные, а не люди, наделенные желанием и способностью к общению, которые должны были бы все надежды возлагать на свойство человеческого ума непрестанно искать и находить – как жить по-другому. Молодые – наше будущее, и они должны иметь возможность доверять своей стране.
В прошлые века люди строили, «творили» для потомства. Непреходящее деятельное желание творить побуждало к созиданию – и эти творения оставались после творца другим. Теперь мы видим, как дельцы создают состояния, которые обречены исчезнуть, кануть в никуда вместе с ними. Диктаторы объявляют: «После меня хоть потоп» и оставляют в наследство груды руин. Как Гитлер. И даже в масштабе семьи есть супружеские пары, которые живут только для себя: они не оставят после себя никакого наследия под предлогом: «Изо дня в день насилу сводим концы с концами, так будем хотя бы получать от жизни все, что можно, потому что неизвестно, что нас ждет завтра…»
Но что они получают? Они не получают главных человеческих радостей – тех, что связывают людей с людьми.
Единственным шансом для молодых создать что-то, проявить инициативу, хоть немного изменить общество и окружающую среду, было то, что окружавшие их старики, носители власти, ветераны оставляли им некие зазоры, лакуны. А теперь, более чем когда бы то ни было раньше, все опасаются будущего и цепляются за идею о бесконтрольности происходящих процессов – а потому, мол, на ход вещей повлиять невозможно. Созданы машины для предвидения – компьютеры, но они совершенно ничем не управляют, поскольку являются эманацией человеческого духа и предназначены для сохранения того, что уже было.
Нынешнее подрастающее поколение, пожалуй, в еще большей степени лишено будущего, чем все предыдущие, – тем приходилось только преодолевать препятствия, воздвигаемые стариками, которые не хотели уступать место, не хотели изменять доктринам, сходить с торных дорог… Всеобщий страх перед ядерной катастрофой, перед гибелью планеты – вот новое оружие устрашения, которым пользуются власть имущие, вот безусловное алиби, принуждающее искать прибежища в старых привычках и замораживать общество, и так уже застывшее на месте. Для детей конца нашего века конъюнктура складывается неблагоприятно.
Если не произойдет внезапных перемен… Предположим, что люди вдруг осознают свою обязанность поддерживать контакт с другими людьми… И мысленный, и материальный. Быть может, потенциальная энергия, которая при этом высвободится, окажется так велика, что все преграды рухнут. Тормоза, сдерживающие общество, на самом деле только увеличивают желание молодого поколения, которое в конце концов принесет обновление любви, преобразив «союз против» в «объединение за», всеобщий обмен и взаимопроникновение.
Молодые – наше будущее, и они должны иметь возможность доверять своей стране.
В мире излишеств и затоваривания неверно распределяемыми материальными благами ценно одно-единственное благо – любовь между людьми. Наш способ жизни в мире материальных благ совершенно безумен. Чем больше мы их имеем, тем в меньшей безопасности находимся: боимся их потерять. Но стоит полюбить те ценности, которые меньше зависят от хода событий, – и нам будет несомненно легче избавиться от этого страха.
Живое существо наделено живой индивидуальностью; куда бы оно ни направлялось, оно обладает идентичностью, в которой заложена способность к созиданию и общению – лишь бы оно чувствовало себя защищенным. Ну а страх перед будущим, страх перед завтрашним днем может лишь усилить угнетение детей и запрет на жизнь тем из них, которые желают родиться на свет.
За последние годы дети и подростки усвоили распространенную фразу: «Мы вас не „просили” рожать нас».
Может быть, и не «просили» – но они «хотели» родиться… Просьба и желание – разные вещи. Желание бессознательно, а просьба сознательна.
Они этого желали, иначе бы их здесь не было. Они желают выжить и выражают это желание. Жалобой, криком.
Когда всех охватывает страх смерти, дети встречают сопротивление со стороны своей социальной группы, которая становится к ним все более сурова. Это абсурдно и трагично, потому что мы не знаем, что живем только потому, что знаем, что умрем. Таково определение жизни: данное живое существо живет потому, что оно смертно; оно рождается, оно развивается, оно умирает. Следовательно, жизнь можно определить через смерть. И мы испытываем страх перед тем, что определяет нашу принадлежность к живым.
Страх смерти – это, в сущности, страх жизни.
Будем надеяться, что ближайшие годы внесут изменения в наше сознание, потому что косность, в какой мы сейчас пребываем, обрекает нас на чудовищную бесплодность. Люди мешают жить себе и рождаться новым существам. Стало невозможно свободно перемещаться в мире. Коллективная воля стремится все парализовать. Сама власть может сохранить себя лишь благодаря тому, что обманывает людей и отравляет их словами, злоупотребляя языком. Например, говорят: «Все имеют право на здоровье», но это ничего не значит, потому что здоровье – это результат способа жизни в мире. Можно было бы сказать: «Каждый гражданин имеет право на лечение», – но только не «на здоровье», потому что это ничего не означает.
Я думаю, что люди имеют также право и на болезнь… Они имеют право быть больными. Болезнь – это способ выразить что-то. Когда человек не может выразить это словами, чувствами, тогда берет слово болезнь.
В нашем обществе болезнь переживается как наказание. Когда человек заболевает, помимо страдания и страха увечья, которые может повлечь за собой болезнь, он переживает и чувство вины. Между тем, если индивидуум оказывается в беде, на группу ложится ответственность помочь ему понять себя, примириться с самим собой, причем на свой собственный лад, а не насильно, не так, как этого хотелось бы другим. Изменить человека. Что это значит? Это значит спросить каждого: в чем состоит твое собственное желание? Поговорим о том, чего желаешь ты.
Если мы захотим услышать ответ детей на этот вопрос – это будет революция. Все остальные так называемые революции ничего не изменят.
После последнего Дня стариков я сказала себе, что эта политика поощрения одной из возрастных групп – сплошное лицемерие.
Я полагаю, что через чувство неполноценности, переживаемое стариками, можно многое понять. Подобно тому как в группу имеющих физический или умственный недостаток зачисляют стариков, в нее зачисляют и детей, считая, что их следует дрессировать, программировать, а иначе они так и останутся «неполноценными». И я думаю, что здесь мы совершаем крупный промах, потому что сколько бы лет ни было человеку, ощущение неполноценности, переживаемое им, вызвано тем, что в наши дни в обществе доминирует идеал Я-взрослого. Но человек в процессе общения таков, каков он есть, а мы об этом без конца забываем. Мы думаем, что надо заменить чем-нибудь то, чего у него нет, надо поддержать его в том, чего ему недостает, а это совершенно неверно. Надо просто поддерживать общение с ним – вот и все! В настоящее время мы живем в обществе, не включающем в себя ни стариков, ни детей. Нет ни одного кафе или ресторана, куда можно было бы прийти с малышом от ноля до семи лет. В ресторане для них нет места, как нет места ни в одном заведении, предназначенном для досуга, для дискуссий, которые ведут между собой взрослые, для светского времяпрепровождения вроде гольфа.
