Фудир поднял ложку, наполненную каким-то пюре со вкусом курицы, и указал ей на скамейку напротив себя.
— Присаживайся, — сказал он своей тюремщице. — В ногах правды нет.
— Неужели я по-охо-ожа на дуру? — ответила она.
— Боишься, что я на тебя наброшусь?
— Нет.
— Тогда зачем отказываться?..
— Я сказала, что-о не бо-оюсь. Но-о это-о не значит, будто-о я думаю, что-о ты не по-опытаешься.
Донован вздохнул и вновь сосредоточился на еде. До сих пор он не спрашивал конфедератку, с какой целью она его похитила. Он достиг подлинного мастерства в искусстве выжидания. Не имело никакого значения, собиралась ли Равн Олафсдоттр что-либо рассказывать. Если да, то рано или поздно она заговорит. А если нет — задавать вопросы бесполезно.
— Знаешь ли, меня ведь будут искать, — произнес он.
В ответ она улыбнулась, сверкнув зубами.
— Со-омневаюсь. Бармен уже наливает тво-ою выпивку друхим устам. Ему и дела-то-о нет, кто-о за нее платит.
— Я собирался отправиться на Дангчао, где меня ждет Гончая, бан Бриджит. И если я не появлюсь…
Человек со шрамами предпочел не уточнять, что именно случится, если он не прибудет в пункт назначения. Гончие Лиги умели маскироваться под кого угодно и под что угодно и были ничуть не менее опасны и непредсказуемы, нежели Тени Конфедерации. И бан Бриджит в этом списке стояла далеко не на последнем месте.
Но Олафсдоттр только усмехнулась и ответила на маньярине:
— Красной Гончей не видали много лет. И родичи ее уже успели предъявить права свои на наследство, хоть я и догадывалась, что притязания их тщетны.
— Ты оказалась права в своих сомнениях. Она вернулась и теперь дожидается меня в Зале клана Томпсонов.
— Что же, коли так, то наследников лица сейчас, пожалуй, пылают гневом. — Олафсдоттр рассмеялась и перешла на гэлактический, являвшийся официальным языком Лиги. — Но, дорогуша, вряд ли она тебя ждет. Бан Бриджит приходит в неистовство, когда слышит имя Донована-буига. Давняя вражда?
— Былая любовь, — поморщился Фудир.
— А разве это не одно и то же?
Донован пожал плечами и улыбнулся, словно говоря, что у вражды-то как раз ограниченный срок годности. То, что Олафсдоттр не верила, будто бан Бриджит дожидается человека со шрамами, не имело никакого значения. По правде сказать, сам Донован тоже в это не верил; только зачем выставлять напоказ свои сомнения?
Долгая игра, развернувшаяся между Конфедерацией Центральных Миров и Объединенной Лигой Периферии, велась на шахматной доске, где клетками служили звездные системы, и любой агент, кем бы он ни был, обладал ценностью не большей, нежели единственная песчинка на широком морском берегу; но на тех аренах, где агенты проливали свою кровь, решались вопросы такой важности, что даже сама межзвездная политика оказывалась не более чем окружающей средой. Имела значение только личная преданность. Или личная неприязнь. Когда видишь перед собой улыбку барракуды, какое тебе дело до огромного бушующего океана вокруг?
Когда Донован покончил с едой, Олафсдоттр заперла его в кают-компании. Та была оформлена в стиле шлюпа с Агадара — популярного в том водном мире парусного корабля. Узкое длинное помещение облицовано панелями из светлых пород дерева. Возле дальней стены располагались голостойка с подключенной к ней консолью и вращающийся стул. Правее от них висели навигационные приборы, но, если учесть расстояние, отделявшее их от ближайшего моря, значение они имели разве что декоративное. Вдоль стен выстроились рундуки и обтянутые мягкой обивкой скамьи. В нише пряталась койка, а посредине каюты стояли два удобных кресла. В целом этот стиль можно было описать как строгий.
— Нихуда не ухо-оди, — сказала Олафсдоттр, помахав пальцем, прежде чем затворить и запереть дверь. — Исключительно-о для то-охо-о, что-обы ты не скучал. — Эти слова она произнесла уже с той стороны.
Она не ошиблась. Одним из основных развлечений на Иегове Фудиру служило вскрытие запертых дверей. Он сразу же приступил к работе.
— Будет не слишком сложно, — заключил он.
«Мы на моносудне, — напомнил Ищейка. — Откуда взяться высокотехнологичному замку на одноместном корабле?»
— А зачем на нем вообще замки? — задумался Донован.
«Назовете мне второе по распространенности применение моносудна?» — поинтересовался Педант.
«А назовешь мне самую раздражающую личность в нашей голове?» — откликнулся Ищейка.
«Забавно, что это ты спрашиваешь», — заметил Силач.
«Частная яхта?»
«Я говорил про второе по распространенности применение, Шелковистая».
Донован вздохнул. Порой в его голове становилось слишком тесно. И это заставляло его вспомнить о том, что именно он был изначальной личностью, в то время как все остальные являлись в некотором смысле временными постояльцами. Он еще не забыл тех дней, когда мог насладиться одиночеством.
«Может, и так, — произнес одетый в хламиду юноша. — Вот только то „я“, что составляет план действий, и то „я“, что ничего не забывает, как и то, что постигло все известные боевые искусства, и… все остальные из нас… Разве на самом деле мы не одно и то же „я“? Мы к тебе ближе кожи».
Донован не ответил. По правде сказать, его не приводила в восторг собственная бледная, туго обтянувшая кости кожа. Он по-прежнему имел исхудалый и изможденный вид — напоминание о долгих годах, проведенных в баре на Иегове. Человек со шрамами подумал: а вдруг на самом деле он выглядел так всегда, даже когда был юн и пылал здоровьем? Да и был ли он когда-то юн, не говоря уже о том, чтобы чем-то там пылать?
«Однажды мы вспомним», — пообещала Полианна.
Донован не очень-то в это верил. Порой отдельные воспоминания уходят от нас навсегда; может, оно и к лучшему. Кое-что из того, что забыто, иногда следовало бы закопать поглубже, а не пытаться извлечь на свет.
— Мне больше нравилось, когда вы все молчали, — проворчал он и задумался: а не нарушил ли наркотик, введенный ему Олафсдоттр, того шаткого перемирия с самим собой, которого ему удалось достичь за прошедший год?
— Контрабанда, — отрезал Фудир, оторвавшись от изучения замка. — Контрабанда и доставка по особым поручениям. Довольны? А теперь заткнитесь все и не мешайте мне работать.
«Доставка по особым поручениям. В точку. На планете Дюбонне есть такой популярный сериал, „Образцы и тайны“ называется. Он об одном безымянном пилоте, который в каждой из серий перевозит на своем моносудне какой-нибудь груз — секретную информацию, людей, драгоценности, — и каждая „посылка“ меняет жизнь получателя к лучшему или худшему».
«Потому-то их прозвали „подонкораблями“», — заметил Ищейка.
