И все же в нынешних американских евангелических церквях есть нечто, что, вероятно, насторожило бы Вебера (но не Смита): кажется, что многие из успешных сект процветают именно потому, что они выработали своего рода потребительское христианство, которое начинает походить на культ “Уол-Март”
[681]. Христианство этого сорта не только увлекает и развлекает (мало чем отличаясь от поездки в мультиплекс с прохладительными напитками или кофе “Старбакс”), но и удивительно малого требует от своих адептов. Сами они, напротив, к Богу обращаются часто
[682], так что молитвы, звучащие в Ассамблее Джеймса Ривера, нередко включают длинный ряд просьб о решении личных проблем. Бога-Отца, и Сына, и Святого Духа заменили Бог-Аналитик, Бог-Умирающий богатый дядюшка и Бог-Личный тренер. Учитывая то, что более % белых американцев в некоторый момент своей жизни меняют религию, вера стала, как это ни парадоксально, шаткой
[683]. Единственная проблема превращения религии в досуг такова. По-видимому, американцы очень далеко ушли от протестантской этики по Веберу, в которой ожидание воздаяния привело к накоплению капитала. По его словам
[684],
аскеза протестантизма со всей решительностью отвергала непосредственное наслаждение богатством и стремилась сократить потребление… Если же ограничение потребления соединяется с высвобождением стремления к наживе, то объективным результатом этого будет накопление капитала посредством принуждения к аскетической бережливости
[685].
Мы только что пережили эксперимент: капитализм без бережливости. В США норма сбережений домохозяйств в разгар жилищного кризиса упала ниже нуля. Семьи не только тратили весь чистый доход, но и обесценивали свою недвижимость. Сокращение сбережений привело к финансовому кризису. В 2006 году, когда цены на недвижимость пошли вниз, началась цепная реакция. Те, кто взял в кредит больше, чем стоила недвижимость, перестали платить по закладным. Те, кто поместил капитал в ценные бумаги, обеспеченные закладными, понесли большие убытки. Банки, занимавшие крупные суммы, чтобы вложить капитал в такие ценные бумаги, столкнулись сначала с неликвидностью, а затем с неплатежеспособностью. Чтобы остановить волну разорения банков, правительство предприняло действия по их спасению, и тогда кризис негосударственной задолженности стал кризисом государственного долга. Сейчас бремя негосударственного и государственного долга США более чем в 3,5 раза превышает объем ВВП
[686].
Это отнюдь не уникальное явление. Вариации на эту тему разыгрывались в других англоязычных странах: Ирландии, Великобритании, в меньшей степени в Австралии и Канаде. То была фрактальная геометрия эпохи левереджа, когда определенная проблема возвращается в том же виде, но в другом размере. В большинстве европейских стран сложились крупные “пузыри” недвижимости (цены на недвижимость относительно доходов повышались там быстрее, чем в США) и гораздо более жестокий кризис государственного долга (Португалия, Ирландия и Греция, состоя в валютном союзе с Германией, совершили ошибку, допустив очень крупный дефицит). Однако финансовый кризис 2007–2009 годов, хотя он и превратился в мировой, зародился не где-нибудь, а на Западе – из-за чрезмерного потребления и излишнего левереджа. В других регионах, особенно в Азии, картина была совершенно иной.
Общепризнано, что нормы сбережений на Востоке гораздо выше, чем на Западе. Негосударственная задолженность намного ниже. Покупку недвижимости нередко оплачивают немедленно или под небольшой залог. Другие формы потребительского кредитования играют на Востоке гораздо меньшую роль. Кроме того, азиаты работают больше своих западных коллег: средняя продолжительность рабочего времени в год там составляет от 2120 (на Тайване) до 2243 часов (в Южной Корее). Менее признано, что рост объема сбережений и промышленности в Азии сопровождает один из удивительнейших побочных эффектов вестернизации: подъем христианства, прежде всего в Китае.
Китайский Иерусалим
О возвышении духа капитализма в Китае знают все. А как насчет протестантской этики? Согласно отдельным опросам “Китайского партнера” и Восточно-Китайского педагогического университета (Шанхай), в Китае сейчас около 40 миллионов протестантов (в 1949 году было около полумиллиона). Некоторые оценки еще щедрее: 75 или даже 110 миллионов
[687]. Если прибавить 20 миллионов католиков, то, вероятно, христианами являются около 130 миллионов китайцев, а это значит, что в Китае вполне может оказаться больше практикующих христиан, чем в Европе
[688]. Количество церквей в Китае увеличивается быстрее, чем где-либо еще. Здесь печатают больше Библий, чем в любой другой стране. Компания “Нанчжин эмити” – крупнейший издатель Библии в мире. С 1986 года ее печатные мощности произвели более 70 миллионов Библий, в том числе 50 миллионов экземпляров на китайском языке
[689]. Согласно некоторым прогнозам, через 30 лет христиане составят 20–30 % населения Китая
[690]. Это еще удивительнее, если вспомнить, какие препятствия здесь всегда встречали христианские миссионеры.
То, что протестантизму ранее не удавалось пустить корни в Китае, – загадка. Несториане посещали Китай уже в эпоху Тан, в vii веке. Первую католическую церковь построил в 1299 году францисканец Джованни Монтекорвино, назначенный в 1307 году первым архиепископом Ханбалыка (теперь Пекин). К концу xiv века, однако, из-за враждебности императоров Мин почти все форпосты христианства исчезли. Вторая волна миссионерства пришлась на начало xvii века, когда китайские власти позволили иезуиту Маттео Риччи обосноваться в Пекине. К началу xviii века в Китае, по некоторым подсчетам, было уже 300 тысяч христиан. В 1724 году император Юнчжэн изгнал миссионеров
[691].
Третью волну, уже в XIX веке, составили протестанты. Такие организации, как Английские миссионерские общества, отправляли буквально сотни проповедников, несших благую весть самой густонаселенной стране на Земле. Первым стал 25-летний Роберт Моррисон из Лондонского миссионерского общества. Он приехал в Кантон (Гуанчжоу) в 1807 году. Еще до путешествия Моррисон начал изучать северокитайский диалект и переводить Библию. Уже в Кантоне он взялся за составление латинско-китайского словаря. К 1814 году Моррисон (тогда он работал в Ост-Индской компании) перевел на китайский язык “Деяния святых апостолов” (1810), Евангелие от Луки (1811), Новый Завет (1812) и “Бытие” (1814), а также “Краткое изложение учения о божественном искуплении” (1811) и “Комментированный катехизис учения Христова” (1812). Этого было достаточно, чтобы Ост-Индская компания обратилась к китайским властям за разрешением ввезти печатный станок и пригласить печатника
[692]. Позднее, когда Моррисона уволили из опасения вызвать неудовольствие властей, тот переехал в Малакку и открыл англо-китайский колледж для “поощрения европейской и китайской литературы и науки, но преимущественно для распространения христианства по Восточному [Малайскому] архипелагу”. Там он совместно с Уильямом Милном завершил перевод Библии (издан в 1823 году) и составил английскую грамматику для китайцев и полный англо-китайский словарь. Прежде чем Моррисон последовал за женой и сыном в могилу в Кантоне в 1834 году, он еще прибавил к перечисленному “Словарь кантонского диалекта” (1828). То воистину была протестантская этика слова, ставшего плотью.
