Таким образом, финансовый кризис, начавшийся летом 2007 года, следует расценивать как ускоритель признанной тенденции – относительного упадка Запада. Едва не повторилась Великая депрессия. Все обошлось Малой депрессией, и тому есть три причины. Во-первых, это колоссальное расширение банковского кредитования в Китае, смягчившее резкое падение экспорта на Запад. Во-вторых, огромное расширение американской денежной базы, осуществленное председателем совета управляющих ФРС Беном Бернанке. И, в-третьих, гигантский бюджетный дефицит почти у всех развитых стран во главе с США (дефицит в 2 предыдущих года превысил 9 % ВВП). Эта политика (диаметрально противоположная мерам, предпринятым в начале 30-х годов) к июню 2009 года вывела мировую экономику из штопора и позволила двигаться вперед. Но теперь у развитых стран нечто вроде похмелья. По раз личным причинам налогово-бюджетная политика трех стран Еврозоны – Греции, Ирландии и Португалии – утратила доверие инвесторов в облигации, и это увеличило для них стоимость заимствования и осложнило положение (если оценить долгосрочную тенденцию государственного долга, как это сделал в начале 2010 года Банк международных расчетов, можно понять, почему
[771]). Финансовый кризис прибавился к уже серьезной структурной проблеме накопления долга. То же самое можно сказать и о Великобритании и США. И сейчас, во время написания этой книги, лишь Великобритания начала принимать какие-то меры.
Цивилизации в большинстве случаев погибали из-за войны и финансовых неурядиц. Во всех примерах, которые мы обсудили, краху предшествовало резкое несоответствие доходов расходам, а также трудности с финансированием государственного долга. Так, в Испании к 1543 году почти % обычного дохода уходило на обслуживание juros (заимствований) Габсбургов. Уже в 1559 году совокупные расходы по обслуживанию juros превысили обычный доход Испании. Ситуация несколько улучшилась в 1584 году (84 % обычного дохода), однако к 1598 году доля вернулась к 100 %. Или оценим положение Франции в xviii веке. В 1751–1788 годах выплаты по процентам и платежи в счет погашения долга выросли примерно с четверти налоговых поступлений до 62 %. Подобное случилось и в Турции в XIX веке. Стоимость обслуживания государственного долга выросла с 17 % дохода (1868) до 32 % (1871) и 50 % (1877) – через 2 года после кризиса неплатежей, который предшествовал отпадению Балкан от Османской империи. Наконец, вспомним Великобританию в XX веке. К середине 20-х годов расходы по обслуживанию долга составляли уже 44 % совокупных государственных расходов и превышали военные расходы до 1937 года, когда всерьез началось перевооружение. Настоящие трудности, однако, у Великобритании возникли после 1945 года, когда значительная доля ее внешнего долга оказалась в руках иностранцев: из 21 миллиарда ф. ст. около 3,4 миллиарда (около трети ВВП) составляла задолженность перед иностранными кредиторами
[772].
За десятилетие, прошедшее с 2001 года, американский федеральный долг, находящийся в частных руках, удвоился с 32 % ВВП до 66 % (2011). Согласно проекту Бюджетного управления Конгресса США на 2010 год (“альтернативный финансовый сценарий”, который Бюджетное управление рассматривает как политически более вероятный), долг может превысить 90 % ВВП к 2021 году и достичь 150 % к 2031 году и 300 % к 2047 году
[773]. Заметим, что эти показатели не включают около 100 триллионов долларов нефундированных обязательств программ социальной защиты и “Медикэр”, а также быстро растущий дефицит бюджетов штатов и долги по программам пенсионного обеспечения государственных и муниципальных служащих. В этом смысле финансовое положение США в 2009 году было хуже, чем положение Греции. Ее положение – с соотношением долга и дохода в 312 % – явно чудовищно. Однако, согласно подсчетам экспертов из инвестиционного банка “Морган – Стэнли”, показатель США составляет 358 %
[774].
Правда, финансовая стабильность зависит от репутации. Мир верит, что США все-таки выкарабкаются, предприняв правильные шаги тогда, когда (эту фразу обычно приписывают Черчиллю) исчерпают все остальные возможности. Тревоги относительно дефицита в 80-х годах развеялись, и к концу 90-х годов федеральное правительство уже имело профицит. О чем же беспокоиться? Самодовольство может сохраняться удивительно долго после того, как статистические показатели заговорили об опасности. Но в один прекрасный день случайная плохая новость (например, неблагоприятный прогноз рейтингового агентства) попадет в сводку новостей, в остальном спокойных. И внезапно устойчивостью американской кредитно-денежной политики озаботится не только горстка специалистов, но и общество, не говоря уже о зарубежных инвесторах. У сложной адаптивной системы появляются крупные неприятности тогда, когда критическая масса ее элементов теряет веру в свою жизнеспособность. Летом 2007 года мировая экономика – сложная система – перешла от бума к спаду потому, что ожидания инвесторов относительно краха субстандартного ипотечного кредитования внезапно переменились, пробив бреши в бизнес-моделях тысяч финансовых учреждений с высокой долей заемных средств. Нынешний кризис может войти в следующую фазу, если те же инвесторы изменят свой взгляд на кредитоспособность американского правительства. Ни нулевые процентные ставки, ни налоговое стимулирование не приведут к устойчивому восстановлению экономики, если люди в США и за рубежом разом решат, что эти меры приведут к ускорению инфляции или дефолту. Экономист Томас Сарджент 20 лет назад показал, что такие пророчества самоисполняемы, поскольку инфляцию определяет не денежная база, а скорость обращения денег, которая, в свою очередь, является функцией от ожиданий
[775]. Таким же образом платежеспособность государства определяет не соотношение его долга к ВВП, а процентная ставка, которую запрашивают инвесторы. Доходность облигаций может взлететь, если ожидания относительно правительственной платежеспособности или стабильности валюты меняются, и тем самым усугубить кризис. Результат – падение доверия, рост процентных ставок и дефицит. Именно это случилось в Греции, Ирландии и Португалии в 2010 году.
Конечно, Япония была в состоянии увеличить свой государственный долг относительно ВВП, не вызывая кризиса доверия. Однако почти весь японский долг находится в руках японских инвесторов и учреждений, тогда как половина американского федерального долга, который находится в частных руках, принадлежит иностранным кредиторам, из которых более Уь – финансовые учреждения КНР. Только “экстраординарная привилегия”, заключающаяся в возможности США эмитировать главную резервную валюту, дает им передышку
[776]. И эта привилегия подвергается все более жесткой критике со стороны китайского руководства. Министр коммерции КНР Чэнь Дэмин в октябре 2010 года заявил: “Поскольку выпуск США долларов является неконтролируемым и международные цены на сырье продолжают расти, Китай подвергается импортированной инфляции”
[777]. По словам Ся Биня, экономического советника Народного банка Китая, США заняты “безудержным” и “безответственным” печатанием денег: “Пока мир не сдерживает эмиссию мировых валют, например доллара… кризис неизбежно возникнет снова”
[778]. Денежные вливания (приобретение Федеральной резервной системой казначейских ценных бумаг) – это форма “финансового протекционизма”, объявил Су Цзинсян из Китайского института современных международных отношений
[779]. В ноябре 2010 года агентство “Дагун” понизило рейтинг США с AA до А+ (с негативной перспективой).
