Эми сняла наушники и подошла к Джорджии, которая стояла перед портретом мужчины в пятнистой шубе.
– Выдающаяся коллекция работ старых мастеров, не так ли? – сказала Джорджия, взглянув на Эми, прежде чем снова сосредоточиться на картине.
Девушка с сомнением посмотрела на портрет. С ее точки зрения, это было всего лишь слишком темное, мрачное изображение давно мертвого джентльмена явно нетрадиционной ориентации, но она не собиралась произносить этого вслух. Эми взглянула на табличку: «Тициан, 1488–1576». «Подразумевается, что я должна была о нем слышать?»
– А когда новый мастер становится старым? – спросила девушка, решив, что ей стоит проникнуться здешней атмосферой.
Джорджия улыбнулась.
– Старые мастера – это европейские художники, писавшие до 1800 года – Вермеер, Фрагонар, Альбрехт Дюрер. После них начинается новая эра. Генри Фрик был крайне сложной личностью во всех отношениях, но его вкус достоин похвалы. Эта коллекция поражает.
Женщина посмотрела на притихшую Эми.
– Ты не согласна со мной?
– Просто это не совсем в моем вкусе, – дипломатично откликнулась девушка. – Все это чересчур старомодно.
Джорджия кивнула и коснулась ее руки.
– Подойди сюда, – сказала она, направляясь к другой картине, на этот раз изображавшей очень угрюмого мужчину с большой цепью на шее. – Это портрет сэра Томаса Мора кисти Ганса Гольбейна. А теперь на минутку попробуй не обращать внимания на бархат и прочее. Взгляни на лицо и руки.
Эми присмотрелась. Она не могла отрицать, что картина была чудесной. Сэр Томас выглядел словно живой – теплая кожа, легкая щетина.
– А теперь представь, что он одет в костюм и галстук. Или, если хочешь, в футболку и бейсболку. Ты можешь представить его фолк-певцом или кем-то еще, кого ты видела по ТВ?
– Да. То есть это действительно как фотография, – сказала Эми. – Только еще более правдоподобная.
– Этой картине почти пятьсот лет, но, несмотря на это, можно почувствовать, каким был этот человек.
– Да, он выглядит очень недовольным, – рассмеялась Эми.
– Забавно, что ты это заметила: вскоре его казнили по приказу Генриха Восьмого.
– Казнили?
– Обезглавили в лондонском Тауэре, к сожалению.
– Я знаю это место. – Эми скорчила гримасу.
Она снова присмотрелась к картине, но, вместо того чтобы вспомнить неудачный вечер с Дэниелом, внезапно обнаружила, что мысленно перенеслась назад, в прошлое, в дни Томаса Мора и Генриха Восьмого, хотя ей было мало что известно об этом периоде истории. Однако история ожила.
Они медленно переходили из зала в зал. Теперь Эми смотрела на картины совершенно другими глазами, размышляя о том, кем были изображенные на них, застывшие во времени люди, которые обрели бессмертие в стенах этого удивительного дома, построенного благодаря жадности и тщеславию.
– Это поразительно! – выдохнула девушка, оглядываясь вокруг и сдерживая желание к чему-нибудь прикоснуться. – И наверняка стоит целое состояние.
– Все это построено на деньги «позолоченного века».
– Джорджия, можно задать вам вопрос?
– Конечно.
– Откуда вы столько знаете об искусстве? Ну, не только об искусстве, а вообще обо всем…
Джорджия остановилась и взглянула на изящные золотые часики у себя на запястье.
– Что ж, думаю, на этот вопрос я отвечу за ленчем.
Эми посмотрела на свои часы. Ничего себе! Они провели в галерее Фрика несколько часов.
– Вообще-то я должна кое в чем признаться. Я заказала для нас столик, – произнесла девушка.
Джорджия удивленно взглянула на нее.
– Да, я знаю, это ваша поездка и все такое, поэтому вы можете отказаться, но, раз уж я являюсь кем-то вроде вашего гида, я решила показать вам кусочек своего Нью-Йорка. Это недалеко.
Эми прикусила губу. Делая заказ, она представляла себе, как удивит наивную старую леди, но теперь чувствовала себя слишком самонадеянной.
– Простите, мне не стоило…
– Нет-нет, – сказала Джорджия, беря ее за руку и направляя к выходу. – Я с удовольствием взгляну на настоящий Нью-Йорк, раз уж я здесь.
Эми скорчила гримасу.
– Не уверена, что его можно считать настоящим, но для меня это место многое значит.
– Этого вполне достаточно, – улыбнулась пожилая леди.
* * *
Сомнения Эми усилились, когда Альфонс остановил автомобиль у ресторана. От входа тянулась длинная очередь.
– «Серендипити 3»? – спросила Джорджия, разглядывая вывеску на черном фронтоне, когда они вышли из такси. – Это и есть то самое место?
– Не волнуйтесь, я забронировала столик. Нам не придется стоять в очереди, – сказала Эми, первой проходя через узкие двери, мимо стоек с фартуками, нью-йоркской атрибутикой, поваренными книгами и яркими конфетами, которые выглядели так, словно попали сюда прямиком с волшебной фабрики Вилли Вонка. Неудивительно, что «Серендипити» был нью-йоркским аналогом Диснейленда, местом, где все дети просят родителей устроить им день рождения. По крайней мере, для Эми это место всегда было именно таким. Она росла в Квинсе, и поездка в «Серендипити» с мамой была для нее словно поход в цирк и парк аттракционов: сидя под огромными люстрами из закаленного стекла, Эми наедалась банановыми десертами до отвала или приходила сюда за мороженым накануне ежегодного похода к Санта Клаусу в «Мэйси».
Пока они с Джорджией поднимались по ступеням, эти счастливые воспоминания нахлынули на Эми водопадом, и она не могла не улыбаться, несмотря на шум – неизбежное явление, потому что большинство столиков занимали восьмилетки, громко восторгающиеся обилием сладостей. Джорджия выглядела ошеломленной и испуганной.
Официантка показала им столик на двоих и подала огромные черно-белые меню. Джорджия надела очки и погрузилась в изучение списка со свойственной ей скрупулезностью.
– «Полуметровые хот-доги», – прочитала она и взглянула на Эми поверх очков. – Скажи мне, а что такое чили-дог? Я слышала это название в фильмах, и с тех пор меня мучит любопытство.
Эми захихикала.
– Это хот-дог, политый соусом чили.
– Сверху? То есть соус действительно наливают ложкой поверх булочки?
– Именно.
Джорджия вернулась к меню.
– Боже мой! – воскликнула она. – Здесь есть пудинг ценой в тысячу долларов!
– «Золотое великолепие», – сказала Эми. – Я никогда его не пробовала, но, кажется, там золотое напыление, подкрашенная золотом икра, и к нему подают золотую ложечку.
– Хм-м, моя мама говорила о таком: «Больше денег, чем ума», – заметила Джорджия.
