Анна пропустила приказ мимо ушей.
– Госпожа?
– Все в порядке, Анна. Жди меня в моей спальне. Спасибо, что привела Ингрид.
Лучше бы она промолчала. Рорик посмотрел на Ивейну, и его взгляд был таким холодным, таким отстраненным, что ее сердце дрогнуло.
– Ты тоже, Ивейна. Тебе незачем при этом присутствовать.
– Впервые мы пришли к согласию, Рорик. – Гуннхильд самодовольно улыбнулась. – Зато теперь мы узнали, почему ты женился на этой девке. Свояк свояка видит издалека.
Рорик мотнул головой, указывая Ивейне на дверь.
– Оставь нас.
Она вскочила.
– Рорик…
– Проклятье, уходи!
– Нет, – очень тихо сказала Ивейна. Не сводя глаз с его лица, она подошла к нему. – Однажды ты сказал, что мое место рядом с тобой. Я твоя жена и имею право остаться.
Гнев сверкнул в его глазах и угас, остуженный словами Рагнара.
– Твоя жена права, Рорик. Это касается и ее. Пускай она англичанка, но ты женился на ней по норвежским законам, и, если Гуннхильд права, Ивейна может захотеть развода.
– Нет! Я не это хотела…
– Не знаю, Рагнар. – Резкий голос Гуннхильд с легкостью заглушил слова Ивейны. – Они так подходят друг другу. В них больше английской крови, чем норвежской.
У Рорика дернулась щека.
– Речь идет о моем происхождении, Гуннхильд, а не о моем браке. – Он кивнул старухе, стоящей рядом с его мачехой. – Расскажи все, что знаешь, Ингрид.
Старая рабыня, дрожа, повернулась к нему. Тщательно подбирая слова, она поведала историю, удивительно похожую на судьбу Ивейны. За исключением одной важной особенности.
Как странно, – думала Ивейна. – Эгиль говорил, будто любил мать Рорика, но не женился на ней. Рорик меня не любит, и все же…
– Ты думаешь, Эгиль бредил? – поинтересовался Рагнар.
– Нет. – Ингрид покачала головой. – Он узнал меня и спросил, помню ли я Алисию. Твою маму, Рорик. Он сказал, что прошлое повторяется. Но ты оказался сильнее. Ты женился на Ивейне, а Алисия осталась рабыней, и ему стыдно, что семейная честь оказалась для него дороже, чем она и ты. А потом…
– Спасибо, Ингрид. Это все, что мы хотели узнать. – Гуннхильд взмахнула рукой, привлекая к себе внимание. – Без сомнения, Эгиль сожалел о положении Рорика. На смертном одре люди всегда вспоминают о своих ошибках. Однако, судари, речь идет о будущем, и я требую, чтобы мой сын занял причитающееся ему место.
Ингвард казался взволнованным. Они с Рагнаром начали перешептываться. Рорик следил за ними. Он не двигался, но Ивейна видела, как он напряжен – словно хищник, готовый к броску.
Гуннхильд заботливо склонилась над старухой. Глядя на них, девушка нахмурилась. Что-то было не так. Но что?
– Судари. – Гуннхильд подняла взгляд. – Позвольте мне отпустить мою рабыню. Она стара и слаба. Если у Рорика остались вопросы, он сможет задать их завтра.
Не успели мужчины ответить, как Рорик кивнул.
Когда Ингрид побрела к выходу, Ивейна еле удержалась, чтобы не броситься вслед. Она хотела сразу же расспросить старуху. Мысль о том, что завтра будет поздно, затмила почти все, но девушке не хотелось оставлять Рорика. Несколько часов ничего не изменят.
– Рорик. – Рагнар встал. – Мы с Ингваром считаем это дело достаточно серьезным, чтобы вынести его на суд. Я не верю, что Эгиль мог оставить тебя в столь сомнительном положении, но, похоже, рабыня уверена в своих словах.
– Когда это нас рассудят? – возмутилась Гуннхильд. – Целый год пройдет, прежде чем судьи встретятся на всеобщем тинге. Оттару придется ждать, а поместьем тем временем будет управлять сын английской рабыни? У Торольва и то больше прав.
– Послушай, Гуннхильд…
– Дело должно быть рассмотрено в суде, Гуннхильд, – заявил Рагнар, решительно перебив Торольва. – Кем бы ни была мать Рорика, Эгиль признал его своим сыном и наследником.
– Я не собираюсь лишать Рорика его доли наследства.
Все уставились на улыбающегося Оттара. Он помолчал, наслаждаясь моментом, а затем неторопливо продолжил.
– Нет, мама, позволь мне сказать. Я не меньше вас потрясен поступком моего отца, но Рорик ни в чем не виноват. Он всегда жил в этом доме, и я надеюсь, он согласится управлять поместьем для меня.
Рорик медленно повернулся к нему. Фальшивая улыбка сползла с лица Оттара. Он отшатнулся.
Рорик взглянул на Рагнара и Ингвара.
– Ни к чему обсуждать наше личное дело в суде, – тихо сказал он. – И отнимать ваше время. Ингрид сказала правду.
– Что! – пронзительно взвизгнула Гуннхильд. – Ты знал? И собирался ограбить…
– Нет. – Рорик перебил ее на полуслове. – Я ничего не знал до сегодняшнего дня, но теперь понимаю, что пытался сказать мне отец перед смертью. Я верю Ингрид.
– Что ж, если ты уверен, Рорик… – Рагнар с сомнением взглянул на Оттара и покачал головой. – Вряд ли Эгиль хотел такого исхода.
– Ему надо было подумать об этом раньше, – отрезал Рорик. Он сразу же взял себя в руки, но Ивейна заметила, что его кулаки крепко сжаты.
Она протянула руку и погладила его по плечу. Не взглянув на нее, он отодвинулся.
– Я благодарю тебя за потраченное время и терпение, Рагнар. И тебя, Ингвар. Как вы понимаете, остальное мы обсудим наедине.
– Конечно, конечно. – Взволнованный Ингвар торопливо поднялся и направился к двери.
Рагнар последовал за ним, но оглянулся на полпути.
– Не руби сплеча, Рорик. Ты сын своего отца. Если тебе понадобится совет или помощь, обращайся ко мне.
Дверь закрылась в тягостной тишине.
Сначала никто не сдвинулся с места. Затем Рорик встал с отцовского кресла, повернулся, и Ивейна впервые увидела его лицо.
Ярость. Жгучая и еле сдерживаемая. Но кроме гнева девушка прочла в его глазах боль, разрывающую ей сердце. Она хотела подойти к нему, прикоснуться, но знала, что сейчас не время.
Он взглянул на Оттара и указал на кресло ярла.
– Оно твое, брат.
Оттар с готовностью ринулся вперед. Он прыгнул в кресло и обвел зал довольным взглядом.
– Что ж, ты на удивление спокоен, Рорик. Ты и в самом деле не знал правды? Ведь теперь изгнание грозит тебе. Я не мог сказать этого при Рагнаре и Ингваре, трусливых старых дурнях, но если ты не собираешься ходить в походы ради пополнения семейной казны, тебе придется уйти. Мы могли бы ужиться с ублюдком, но не собираемся терпеть здесь твою английскую кровь.
– Представляю, во что превратится поместье под твоим управлением, – вмешался Торольв. – Ты его за год разоришь. И Эгиль прекрасно это понимал. А что касается изгнания…
