Среди клиенток у мадам Эстель были любимицы. Ивонна Мэйфилд попала в их число благодаря своей независимости, так похожей на поведение самой мадам, и из-за острого глаза, а Кэтрин — из-за безупречной внешности и необычного цвета кожи: было трудно и приятно шить для нее после одежды для брюнеток, из которых состояло большинство клиенток мадам Эстель.
— Bonjour, Madame, Mademoiselle. Entre, entre
[42], — воскликнула она, выходя им навстречу. Черный шелк полностью скрывал ее пышные формы, шелестя при каждом движении. — Мадемуазель Кэтрин, я только вчера о вас вспоминала. Левантийский моряк привез мне двадцать элей
[43] самого восхитительного шелка прямо из Китая. Я расскажу вам, как заполучила его, только по большому секрету, entendu?
[44] Ravissante, ravissante
[45] цвет, идеально подходит к оттенку прекрасных волос Кэтрин. Мое сердце кровью обливается, оттого что вы не замужем, мадемуазель. Я могла бы сшить для вас платье выше всяких похвал.
— Tiens
[46], Эстель! — смеясь, сказала мадам Мэйфилд. — Вы опять покупаете у контрабандистов и нечестных моряков? Вас поймают, и где вы окажетесь?
— Здесь, chérie, — пока я шью необычайно красивые платья для жен всех, от простого офицера до губернатора.
Мадам Мэйфилд со смехом согласилась.
Кэтрин была почти счастлива, что ее мать завела беседу, но ей показалось, что она увидела в глазах модистки сочувствующий огонек. Наверняка это было плодом ее воображения, но все равно привело в замешательство.
— Вы торопитесь? Нет? Может, выпьете со мной petit noir
[47], и я покажу вам этот золотистый каскад шелка? Садитесь, садитесь. Моя помощница принесет нам кофе и все, что закажем. Сейчас… А тем временем взгляните на некоторые мои наброски: это модели нарядов из шелка. Вот к этому прекрасно подойдет светло-желтый жемчуг, который достался вам от бабушки Виллере, мадам Ивонна, — это придаст платью респектабельности. Как я устала от этих пресных цветов, этого вечного белого, белого, белого! Мне безумно нравится, как одеваются эти леди с Сан-Доминго. А вам нет? Чувствуется испанское влияние, но без вульгарности. Эти несчастные беженки с пропитанного кровью острова прямо-таки теряют голову от восторга. Они ужасно ленивы, понятия не имеют, как вести хозяйство, не похожи на настоящих француженок, но нельзя не восхищаться их энергией и яркостью их нарядов. Я предвижу новое направление в моде. Вы не согласны со мной?
Энтузиазм, с которым говорила мадам, невольно захватил и Кэтрин. Сидя в кресле с чашечкой черного кофе в руке, она внимательно слушала объяснения матери насчет цели их визита и согласилась на розовый муслин для своего нового платья, но вскоре и вовсе перестала прислушиваться к разговору и принимать участие в дискуссии о драпировках, пуфах, складках, вставках, тесемках и лентах.
Когда позже, в тесной примерочной, являющейся предметом гордости и больших капиталовложений мадам Эстель, розовый муслин был уложен складками на теле Кэтрин, стоявшей перед большим зеркалом в богато украшенной золотой раме, она одобрила этот бледный, почти несуществующий цвет. Безмолвная, она не стала возражать, когда на ее грудь и плечи лег расправленный золотистый шелк.
— Да, ravissante, — вздохнула мадам Эстель, — Эта безделушка слишком яркая для jeune fille
[48].
— Думаю, вы правы, — с сожалением согласилась Кэтрин. Ей нравилось ощущение шелка под пальцами, к тому же он удачно сочетался с ее волосами.
— Извините, мадемуазель, — прошептала мадам Эстель, когда в ателье зазвенел звонок. — Я буду через минуту.
Кэтрин кивнула и, улыбаясь, стала снимать ткань с плеч, однако не удержалась, чтобы в последний раз не полюбоваться шелком.
— Кэтрин, ты должна взять его, — раздался с порога девичий голос. — Это твой цвет.
Этот комплимент был очевидной лестью, и Кэтрин улыбнулась девушке, с которой была давно знакома по школе при женском монастыре.
— Благодарю, Гиги, но, думаю, нет.
— Вздор, Кэтрин. Кто-нибудь вроде тебя несомненно осмелится нарушить традиции и введет новую моду!
Был ли этот совет столь же невинным, как улыбка, с которой его произнесли? Не слишком ли ярко сияли маленькие глаза Гиги? Эта девушка никогда не входила в число ее подруг. Она была на год младше Кэтрин и всегда осознавала, что из-за тусклого цвета лица и тонких волос, которые даже завивка не делала пышнее, ей было суждено всегда стоять в стороне, оставаться в тени, пока хорошенькие девушки танцевали на балу, и ее это раздражало.
Девушкам вроде Кэтрин она постоянно делала льстивые, лицемерные комплименты и стояла рядом с ними на балах и званых вечерах со слабой надеждой, что кто-нибудь из джентльменов, оставшийся без пары после начала танца, в конце концов пригласит ее.
Опасения Кэтрин усилились, когда Гиги, внимательно оглядевшись, шмыгнула к ней в примерочную.
— Это правда? — спросила девушка, понизив голос до шепота. — Правда, что говорят, будто ты в самом деле отправилась на квартеронский бал, что из-за тебя была дуэль и победитель тебя похитил? Это самое захватывающее приключение, о котором я когда-либо слышала. — В голосе Гиги звучало возбуждение. — Расскажи мне все. Как это было? Что он с тобой сделал? Тебе понравилось? Я бы умерла, если бы такое случилось со мной, — а ты выглядишь нормально, так… так безучастно. Говорят, тем мужчиной был Рафаэль Наварро. Он действительно так жесток, как о нем говорят? Я слышала, как мой старший брат говорил отцу, что он без зазрения совести бросил тебя и уехал из города. Поступок пирата или дьявола, но никак не джентльмена. Ты расстроилась? Как ты себя чувствуешь? Расскажи мне!
В порыве возбуждения Гиги схватила Кэтрин за руку, и та с трудом сдержалась, чтобы не отдернуть ее и не убежать. Ее лицо стало пепельным: теперь она точно знала, что ее имя было у всех на устах, а ее несчастье сделалось темой для похотливых измышлений.
— Извини, Гиги, — сказала она. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Значит, не хочешь рассказывать! — воскликнула Гиги. — Мне кажется, это низко, ведь я все равно уже знаю.
— Прошу прощения, — твердо сказала Кэтрин, перекинув золотистую ткань через руку, и направилась к выходу.
