— Подумать только, на свадьбе снова придется вытерпеть все эти кислые лица.
Подняв на него взгляд, она увидела веселые огоньки в его глазах и улыбнулась. В конце концов, будущее может быть вполне сносным.
В последнюю пятницу перед венчанием Рафаэль лично принес corbeille de noce
[57]. Портниха, мадам Эстель, хвастала своим вкусом в подборе свадебных корзин, и Кэтрин ожидала, что ей вот-вот доставят одно из ее творений. Корзина, которую Рафаэль вручил Кэтрин, была очень похожа на одну из тех, что собирала мадам Эстель, только оказалась тяжелее, и в число белых лент, украшающих ручки этой ивовой корзины, была вплетена одна золотая.
Польщенная вниманием Рафаэля к деталям и в то же время сердясь на себя, что придала этому такое значение, Кэтрин нарочно бросила взгляд за его спину.
— А где Соланж? — спросила она.
— Я отправил ее с мадам Тиби за покупками. Твоя мама говорит, что с сегодняшнего дня я не должен с тобой видеться до появления в соборе, и я решил, что пришло время отбросить формальности и компаньонок, поскольку есть моменты, которые нам надо обсудить.
Бросив на него беглый взгляд из-под ресниц, Кэтрин ответила:
— Мне нечего обсуждать.
— Однако я не думаю, что твоя мама нас потревожит. Пойдем, — сказал он, забирая у нее корзинку. — Пойдем в салон.
— Там готовятся к свадебному ужину, — отрезала она, чувствуя нарастающую тревогу. — Тебе подойдет гостиная?
Они вместе поднялись по лестнице и вошли в небольшую гостиную, залитую солнечным светом. Рафаэль закрыл дверь.
— Да не переживай так, малышка. Ты разве не заметила? Я веду себя чрезвычайно примерно.
— Да, — согласилась она с осторожной улыбкой. — Я оказалась самым благодарным зрителем демонстрации твоего самообладания в последние несколько дней.
— Неужели? Это очень вдохновляет. Но, может, тебе следует открыть свою корзинку, прежде чем мы продолжим эту тему?
Кружевные платок и косынка, а также веер были более или менее предсказуемы, как и ажурная вуаль — любимый головной убор креольских женщин, который они надевали вместо шляпки, выходя из дома. Сюрпризом оказалась прекрасная кашемировая шаль, широкая, расшитая золотой нитью, а также белые замшевые перчатки, вышитые нежным узором из колокольчиков и перевязанные ленточкой. Однако самый дорогой подарок лежал на дне корзины в нескольких бархатных коробочках. Это был parure
[58]: ожерелье из окруженных жемчугом топазов в виде цветка, такие же сережки, несколько браслетов и пара идеально гармонирующих украшений для волос, которые, соединяясь, превращались в небольшую диадему.
Кэтрин так долго сидела, разглядывая разложенные вокруг подарки и украшения, выбранные с заботой и вниманием, что Рафаэль с нетерпением откинулся на спинку дивана.
— Если тебе что-то не нравится, только скажи, — наконец произнес он.
— Нет-нет. Дело не в этом, — поспешила заверить она. — Просто… Всего так много. Не нужно было столько тратить.
Он повернулся к ней лицом, его губы сжались в жесткую линию.
— Очень даже нужно. Я хотел подарить тебе эти безделушки. Этого достаточно.
— Правда?
Его настроение мгновенно изменилось, и он улыбнулся в ответ на ее дерзкий взгляд.
— Думаешь, я купил их, только чтобы показной роскошью заставить замолчать сварливых баб? Нет. Я выбрал эти вещи потому, что они мне приглянулись и я надеялся, что тебе будет приятно их носить.
— В таком случае я с благодарностью принимаю эти подарки.
— Не уверен в твоей искренности, — ответил он, склонив голову и сверкнув черными глазами. — Лучше докажи.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она, нервно собирая разложенные предметы и складывая их обратно в корзину.
— Я имею в виду, моя наивная девочка, что за свои старания у модистки, портнихи и ювелира ожидаю награды хотя бы в виде поцелуя.
Кэтрин выдержала его взгляд.
— Значит, по этой причине ты хотел встретиться со мной наедине.
— В данный момент этой причины достаточно. Убери ее, — сказал он, забирая корзину из ее крепко сжатых рук и привлекая Кэтрин к себе. — Не нужно стесняться, — прошептал он и прикоснулся губами к ее губам.
Кэтрин поддалась, позволив ему прижать ее к своей груди, но по-прежнему не могла ему доверять, по крайней мере, так ей казалось. Прошло некоторое время, прежде чем она пошевелилась и отстранилась.
— Что ж, пожалуйста, — сказал он, засмеявшись.
Глядя на него, Кэтрин вдруг ощутила странную боль в груди. Этот мужчина сам признался, что не испытывал к ней любви. То, что он чувствовал, было всего лишь примитивным физическим влечением. Тогда что двигало ею? Неужели такое же влечение?
Резко повернувшись, она прошла через комнату и остановилась, облокотившись на спинку египетского кресла.
— Полагаю, ты будешь счастлив узнать, что не станешь отцом, — сказала она ему, не сводя взгляда с резного сфинкса под ее пальцами.
Он молчал так долго, что она наконец подняла голову. Когда их глаза встретились, он мягко спросил:
— Это сделает меня счастливым?
— Почему бы и нет? До сих пор ты не проявлял интереса к семейным обязанностям.
Рафаэль глубоко вдохнул, его губы сомкнулись в две суровые линии, а в глазах появилась пустота, более страшная, чем ярость. Его пальцы медленно сжались в кулак, затем он неожиданно развернулся и вышел из комнаты.
Гордость боролась в ней с желанием побежать следом и окликнуть его. Гордость победила, хотя это оказалось нелегко. Почему она делала из мухи слона? В Новом Орлеане редко можно было встретить брак, основанный на любви. Большинство союзов заключались по расчету, в основе которого порой лежали деньги, но чаще — престиж семьи или договоренность между родителями. Однако ее брак не был похож на эти мирные практичные договоренности. Через три дня она выйдет замуж за незнакомца, свирепого незнакомца. Несколько минут Кэтрин неподвижно стояла, размышляя над этим, а потом снова переключила внимание на кажущиеся бесконечными приготовления.
Сгущались весенние сумерки, когда Кэтрин Мэйфилд вышла из материнского дома и отправилась в собор. Ее отделанное старинным кремовым кружевом семьи Виллере платье тускло посверкивало при неверном свете. Короткую кружевную вуаль на ее волосах держал безупречный венок из апельсиновых цветков, который выгодно оттенял ее бледное неподвижное лицо.
Экипаж Наварро был в ее распоряжении. Когда она забиралась в него, идущая следом Деде подняла со ступенек ее юбки, а мать, выглянув изнутри, придерживала вуаль, пока Кэтрин усаживалась.
