Пока мы судили да рядили, приблизилось время хвалин
[100], и мы были вынуждены переждать и эту службу. Но едва монахи удалились, Хорса накинулся на нас с расспросами. И то, что он услышал, привело его в ярость.
— Тысяча демонов! Вы втянули меня в это дело, а теперь на попятный? Решили затаиться, выждать, оттянуть время, но одно вам невдомек: по нашему следу пустят ищеек, и рано или поздно станет известно, куда я поскакал с похищенной женщиной. Думаете, много надобно труда, чтобы это вызнать? И я не поручусь, что люди из Гронвуда не появятся здесь с минуты на минуту. Так что ты, Ансельм, сделаешь свое дело немедленно. Ибо если все откроется до того, как мы с Гитой станем мужем и женой, и меня схватят — клянусь всеми духами фэнленда, я не буду скрывать, кто толкнул меня на похищение.
Каков мерзавец! Однако в одном он прав — всякая задержка может погубить дело. Если же дойдет до разбирательства и епископы соберутся, чтобы вынести вердикт о законности совершенного мною обряда, графиня наверняка сумеет заставить короля повлиять на их решение. Видит Бог, впервые я был доволен тем, что нами правит король, который держит под пятой даже Святую Церковь.
И вновь под своды храма ввели Гиту Вейк. Я заметил, что она едва держится на ногах. Вспышка предыдущей активности, да и все пережитое подточили ее силы.
Я снова встал у алтаря, а один из стражей держал заранее приготовленные кольца.
— Ты, Хорса, сын Освина и Гунхильд, берешь ли эту женщину, Гиту из рода Вейк, в жены?
— Да!
— Ты, Гита из рода Вейк, берешь ли Хорсу, сына Освина и Гунхильд из Фелинга, в мужья?
Никто и не ждал от нее ответа. Гита молча стояла, поддерживаемая двумя слугами Хорсы. Лицо ее было отрешенным, взгляд застыл.
Я продолжал:
— Повинуйтесь друг другу в страхе Божьем. Муж, почитай и оберегай свою супругу перед Богом и людьми. Жена, повинуйся своему мужу, так как отныне он господин твой и глава семьи, как Христос глава Церкви…
При этих словах Гита внезапно осела на руках слуг, голова ее запрокинулась. Она потеряла сознание.
Хорса кинулся было к невесте, но леди Бэртрада велела ему не суетиться.
— Заканчивай, Ансельм!
Я повиновался, кое-как промямлил положенное и велел подать кольца, приказав Хорсе надеть одно на свой, другое — на невестин палец. Сакс торопился, нервничал и, разумеется, выронил кольцо, которое покатилось по плитам куда-то во мрак под арками. Пока слуги ползали, отыскивая его, Хорса вернулся к бесчувственной Гите, которую слуги положили на ступени перед алтарем…
И тут с грохотом распахнулись тяжелые, окованные полосовым железом врата собора.
— Всем оставаться, где стоите!
Какой недоумок не задвинул засовы после хвалин! Из сереющего между распахнутыми створками проема к нам приближался высокий воин в доспехе, держа перед собой взведенный арбалет.
— Если кто надумает двинуться — узнает, каково это — получить дыру в животе размером с гусиное яйцо.
Воин остановился недалеко от нас с направленным арбалетом, и страшное острие переходило с одного из нас на другого. Неподалеку на колонне догорал факел, и я смог рассмотреть незнакомца. Это был рослый рыцарь с длинными черными волосами — тот самый загадочный крестоносец из фэнленда, изрубивший людей Гуго Бигода, враг короля, за голову которого назначена награда.
Он только что покинул седло после долгой скачки и тяжело дышал, отсветы факела скользили по стальным пластинам на его груди. Но глаза его были внимательны, как у кошки перед прыжком на добычу. И хотя все понимали, что он успеет выстрелить только один раз, желающих послужить мишенью для арбалетного болта не находилось.
Но вскоре я понял, что крестоносец прибыл в одиночестве. А значит, у нас был шанс — рано или поздно сюда явятся монахи или служки, отвлекут внимание рыцаря, а там, глядишь, кликнут стражу. Время шло, мы по-прежнему стояли под прицелом, и наше первоначальное смятение сменилось надеждой.
Я заговорил первым:
— Изыди, пока я не призвал на тебя проклятие Божье. Проникнув в храм с оружием, ты совершил злостное святотатство!
— Да ну? Уж лучше помолчите, святой отец, или думаете, мне впервой отправлять к чертям на забаву такого попа, как вы?
Тускло поблескивающее острие арбалетной стрелы повернулось в мою сторону. Я глядел на остро поблескивающее острие наконечника болта, и мне вдруг очень захотелось в уборную. Этого еще не хватало! Я призвал все свое присутствие духа.
— Чем ты похваляешься, негодяй?! Впрочем, от Гая де Шампера, преступника и врага короны, ничего иного и не приходится ожидать.
Рыцарь не обратил внимания на мои слова. Но краем глаза я заметил, как встрепенулась Бэртрада. Крестоносец вмиг уловил ее движение, и арбалет направился в ее сторону. Рыцарь поцокал языком и укоризненно покачал головой.
— Держите себя в руках, мадам. Я оказал вам одну услугу ради вашей сестры, но не надейтесь, что и впредь я буду столь же великодушен.
Теперь его взгляд устремился на Гиту. Она все еще пребывала в глубоком обмороке и не подавала признаков жизни. Я видел, что рыцарю очень хотелось подойти к ней, но он опасался потерять контроль над нами. И тянул время. Однако это было и нам на руку. Светало. Вот-вот должен был появиться церковный сторож, а возможно, и первые прихожане. Любой из них сразу кликнет стражу, и этого мерзавца схватят.
Хорса, похоже, хотел все же подойти к Гите, но приказ Гая де Шампера удержал его.
— Не лезь не в свое дело, нормандский пес! — огрызнулся Хорса. — Ты опоздал, и эта женщина — моя жена. Мы обвенчаны!
— Нет!
К моему удивлению, это выкрикнул брат Дэннис. Я оглянулся и увидел, что по его лицу текут слезы. Он по-прежнему машинально вращал паникадилом, но, встретив мой взгляд, перехватил цепочку и положил его на алтарь. Наши взгляды встретились, он заплакал, но повторил:
— Нет, обряд не был завершен! Я могу присягнуть в этом.
— Браво, брат! — воскликнул рыцарь. — Хоть один порядочный монах сможет принести чести этому оскверненному насилием храму. Впрочем, если невеста в обмороке, а жених держит в руках оба кольца, не требуются ордалии
[101], чтобы доказать — дело не сладилось.
Я свирепо взглянул на монаха.
— Ты черная овца в моей пастве, брат Дэннис. Отныне я изгоняю тебя.
— Я знаю, — смиренно кивнул он и вновь заплакал.
Надо было что-то делать. Я стал говорить всякие увещевания — мол, не следовало бы сэру Гаю вмешиваться в эту историю, и коль он надумает оставить нас всех в покое, я даже не стану сообщать о его появлении в наших краях и он сможет ехать, куда пожелает. Но мне не нравилась улыбка, с которой слушал рыцарь. Такое было ощущение, что он принимает меня за деревенского дурачка. И тем не менее я продолжал заговаривать зубы, тянуть время:
