– Капитолина Егоровна преставилась две недели тому, – со слезами ответила Лукерья и перекрестилась.
– Как же так?… – растерялась Домна Гавриловна и тоже заплакала. – Она же мне еще недавно писала, что все у нее хорошо, звала в гости…
– Скоропостижно скончалась благодетельница моя, – всхлипнула экономка. – Лекарь сказал, что у нее какая-то грудная жаба приключилась. Без нее и дом сразу осиротел…
– Боже мой!.. Бедная моя подруга… А я-то так надеялась с ней увидеться, погостить у нее…
– Мы все надеялись, – пробормотала Эжени.
– Я бы с радостью вас в дом пригласила, кабы моя воля, – тяжело вздохнула Лукерья. – Но теперь тут племянники Капитолины Егоровны хозяйничают, наследство не могут поделить. Боюсь, что и дом продадут, и слуг всех поразгоняют. Как бы не пришлось мне на старости лет по миру идти…
Экономка еще хотела посетовать на свою беду, но тут кто-то резким голосом ее окликнул, и какой-то господин, выйдя на крыльцо, кинул неприветливый взгляд в сторону приезжих. Домна Гавриловна и ее спутники поняли, что в этом доме им нечего искать гостеприимства.
– Наверное, будем ехать к Людмиле Ивановне? – спросила Эжени. – До Тверской здесь недалеко.
Домна Гавриловна молча кивнула и велела кучеру трогать. Известие о смерти подруги повергло ее в полнейшее уныние, и по дороге к дому Людмилы она сквозь слезы бормотала:
– Боже мой, ведь Капитолина была моей ровесницей… Уходит наше поколение… Наверное, скоро и мой черед…
– Тетушка, перестаньте даже думать о подобном, – уговаривала ее Софья. – Поколение не уходит все сразу, у каждого человека свой срок жизни. Конечно, жаль вашу подругу, она рано умерла, царство ей небесное. Но вы должны приободриться и заботиться о своем здоровье.
Утешая тетушку, Софья невольно утешала и саму себя, поскольку Домна Гавриловна, при всей вспыльчивости, а иногда и суровости ее характера, все же оставалась для девушки единственной опорой в жизни и, по сути, самым близким человеком.
Скоро подъехали к трехэтажному каменному дому на Тверской, который Людмила унаследовала после смерти своего богатого старого мужа.
Здесь приезжих ждало новое разочарование, хотя и не столь печальное, как в доме Филатьевых.
Ворота перед экипажем Домны Гавриловны услужливо распахнули, позволили въехать во двор, слуга кинулся доложить хозяевам о прибытии гостей. Но гости тут же обратили внимание, что во дворе царит суета, свидетельствующая о приготовлениях к отъезду: слуги сновали туда-сюда, укладывая в две крытые повозки тюки и сундуки, конюх с кучером запрягали лошадей в тяжелую дорожную карету, управляющий за всем следил и на всех покрикивал.
– Неужели Людмила Ивановна куда-то уезжает? – растерянно пробормотала Евгения. – Неужели и здесь мы не вовремя?…
Эта догадка подтвердилась, когда гостей пригласили в дом.
Софья вошла под своды богатого жилища, оглядываясь вокруг с любопытством и некоторой робостью, оставшейся в ней от детских воспоминаний о холодновато-неприступной Людмиле. Скоро девушке пришлось убедиться, что характер сестры мало изменился за прошедшие годы. Людмила вышла к гостям прямая, строгая, в коричневом дорожном платье, с надменной улыбкой на твердо очерченном лице, которое, не отличаясь красотой, все же было по-своему значительным и породистым. Она сдержанно поприветствовала Домну Гавриловну и ее спутников, ничем не выделив среди них Софью, но, однако, задержав на ней взгляд с невольным интересом. Внимательному наблюдателю могло бы показаться, что Людмила неприятно удивлена тем, как похорошела за эти годы ее побочная сестра, в то время как внешность самой Людмилы если и изменилась, то не в лучшую сторону.
– Давно ли вы в Москве и надолго? – спросила хозяйка, беспокойно поводя глазами по сторонам, словно чего-то опасаясь.
– Только сегодня приехали и сразу узнали о таком несчастье… – Домна Гавриловна вздохнула и поведала племяннице о кончине своей московской подруги, у которой надеялась остановиться.
– Что же вы так неожиданно приехали в Москву? – удивилась Людмила. – Какая в том была необходимость?
Домна Гавриловна не стала говорить о своих матримониальных планах относительно Софьи, а пояснила приезд желанием повидать друзей и родственников, а также успеть побывать, пока еще здорова, в городе своей юности.
– Пожалуй, тетушка, вы избрали не слишком подходящее время для приезда, – заявила Людмила. – Или не слышали о нападении французов?
– Как же, слышали, да только уже возле самой Москвы. Не поворачивать же обратно, раз приехали. А ты, племянница, как будто, наоборот, собралась уезжать из города? Неужели так сразу испугалась Бонапарта?
– Разумеется, нет. Мы с мужем давно уже наметили уехать в Петербург и вот сегодня наконец отбываем.
– С мужем? – удивилась Домна Гавриловна. – Ты вышла замуж? Давно ли?
– Недавно. А что в этом странного, тетушка? Я честно вдовела три года, почему же мне нельзя заново устроить свою судьбу? А если родственникам не написала, так это потому, что не хотела затевать никакого пышного торжества, я ведь не юная девица.
– И кто твой муж? Конечно, дворянин благородной фамилии?
– Да. Его зовут Евграф Щегловитов, он из столбовых дворян.
– Офицер?
– Я не пускаю его на военную службу, хоть он и рвется.
– Он тоже вдовец, как и ты?
– Нет, почему же? До меня он не имел жены.
Хозяйка ерзала на месте, и похоже было, что ей не терпится поскорее выпроводить нежданных визитеров. Между тем Домна Гавриловна, встретив умоляющий взгляд Евгении, решилась попросить Людмилу о гостеприимстве:
– Ну, если уж так получилось, племянница, что мы приехали, а ты уезжаешь, то нельзя ли нам некоторое время пожить здесь, в твоем доме? Ведь прислуга-то твоя тут остается?
На лице Людмилы промелькнуло неудовольствие, и она, пожав плечами, быстро ответила:
– Видите ли, тетушка, я распорядилась, чтобы за время нашего отсутствия в доме произвели ремонт. Я даже нарочно наняла управителя, сведущего в таких делах. Не думаю, что вам понравится здесь жить, когда вокруг будет шум, грохот, пыль и прочие неудобства.
Домна Гавриловна хотела возразить, но тут в комнате появилось новое лицо, сразу же переключившее на себя внимание гостей, да и самой хозяйки, которая, покраснев то ли от смущения, то ли от гордости, представила вошедшего:
– Будьте знакомы: мой супруг Евграф Кузьмич Щегловитов.
Домна Гавриловна и ее спутники ожидали увидеть закоренелого старого холостяка и были немало удивлены, когда перед ними предстал красивый, стройный, модно одетый молодой человек, которому никак нельзя было дать более двадцати пяти лет. Видимо, он тоже заметил произведенное на гостей впечатление, потому что улыбнулся не без самодовольства, остановив взгляд своих светло-серых глаз на Софье, после чего вопросительно посмотрел на жену.
