Юрий, видимо, решив принять ее игру, кивнул:
– Да, весьма отдаленное знакомство, я даже не сразу узнал эту барышню… Софью Маврину, кажется? Зато вас… – он выразительно посмотрел на Калерию, – вас я узнал сразу, хотя и видел-то несколько мгновений, но бывают встречи, которые врезаются в память навсегда…
Возникла неловкая пауза, во время которой Софья посчитала уместным представить молодых людей друг другу.
– Знаете, – объявил Горецкий, обращаясь к Калерии, – меня так поразили сказанные вами здесь слова… о том, что вы готовы принять дорогого вам человека в любом состоянии, лишь бы был жив. Такая женская преданность, увы, не часто встречается.
Софье показалось, что своим высказыванием Юрий старается бросить камень в ее огород, но она промолчала.
– А я не понимаю женщин, которые не преданы тем, кого любят! – возбужденно воскликнула Калерия. – Любить ведь надо не только в счастье, но и в горе!
– Кто же тот счастливый человек, о котором вы говорите? – с уважением поинтересовался Горецкий.
– Мой кузен. – Калерия вздохнула. – Родство мешало нам обручиться, но оно не помешает мне любить его и заботиться о нем. Только бы он вернулся живым. Но, увы, в последнее время о нем нет никаких известий. Знаю только, что он храбро сражается. Изюмский гусарский полк, в котором он служит, первым ворвался в Берлин. А теперь ходят слухи о больших потерях в этом полку…
– Да, полк сильно пострадал под Лейпцигом, – подтвердил Юрий. – Я служил в артиллерийской батарее генерала Сухозанета, и нам приходилось поддерживать гусарскую дивизию при атаке. Может быть, я случайно знаю вашего кузена? Как его имя?
– Даниил Призванов, граф, командир гусарского эскадрона, – не без гордости сообщила Калерия.
При этом имени взгляды Юрия и Софьи словно сверкнули перекрестным огнем. После долгой, мучительной паузы Горецкий тяжело вздохнул:
– Как жаль, Калерия, что мне придется сообщить вам эту весть… Прошу вас, мужайтесь. Ваш кузен, граф Призванов, погиб.
Калерия ахнула, пошатнулась и лишилась чувств. Юрий подхватил ее, скривившись от боли в раненой руке; тотчас ему на помощь пришел стоявший неподалеку офицер, и они вместе отнесли Калерию на ближайшую скамейку.
Софья, хоть и была в душе потрясена трагическим известием, но внешне словно застыла, не выразив своих чувств ни словом, ни взглядом. «Когда-то я пожелала ему гибели на войне – и вот сбылось», – думала она с каким-то тупым отчаянием. Машинально проследовав к скамье, Софья поднесла к лицу Калерии флакончик с нюхательной солью. И вдруг услышала у себя над ухом тихий голос, произнесший с горькой и едкой интонацией:
– Вот эта девушка действительно способна любить, а вы даже слезинки не пролили за своим любовником. Поразительное равнодушие.
Софья подняла глаза на Юрия и хотела что-то возразить на его упрек, но не смогла. В этот момент Калерия очнулась и сдавленно прошептала:
– Где я, что со мной было?… Неужели это правда, что Даниил погиб?…
– Увы, это правда, – вздохнул Горецкий. – Мой полковой друг Терещенко может подтвердить, – он кивнул на стоявшего рядом офицера, который помог перенести Калерию.
– Да, это так, – склонил голову Терещенко. – Я видел героическую смерть графа Призванова собственными глазами. К сожалению, настоящие боевые гусары редко доживают до тридцати лет.
– Мне очень горько, сударыня, что именно я принес вам такую печальную весть, – нахмурился Горецкий.
– Но вы-то ни при чем, – пробормотала Калерия, вытирая слезы платочком. – Наоборот, я благодарна судьбе, что именно вы оказались рядом со мной в такую тяжелую минуту. Вы ведь тоже герой и тоже могли погибнуть в бою. Знаете… – она немного помолчала и вдруг порывисто схватила Юрия за руку, – знаете, мне и моим родным будет легче пережить утрату, если вы немного погостите в нашем доме или хотя бы будете приходить к нам… вы и ваши боевые друзья, – она кивнула на Терещенко.
Офицеры не стали возражать и пошли вместе с девушками к дому Жеромских. По дороге Калерия успела рассказать Горецкому о своих домочадцах, а также о том, как около года назад Даниил появился в Вильно вместе с Софьей. Последнее обстоятельство, очевидно, заинтересовало и неприятно удивило Юрия, бросившего на бывшую невесту хмурый взгляд. Софья по-прежнему молчала, пребывая в каком-то странном оцепенении, словно все чувства ее застыли, покрывшись коркой льда.
То, что происходило затем в доме Жеромских: слезы женщин, разговоры мужчин, суета слуг, печальное застолье хозяев и гостей-офицеров, – казалось Софье мучительным сном, от которого хотелось поскорее очнуться, не принимая в нем участия. Ее молчаливость выглядела холодной, но не была, похоже, замечена никем, кроме Юрия, бросавшего время от времени на девушку пристальные и осуждающие взгляды.
Когда, наконец, завершился этот тягостный день и гости покинули дом, а хозяева разошлись по своим комнатам, Софья вдруг узнала, что не только Юрий заметил ее странное состояние. Перед сном Ольга Гавриловна позвала племянницу к себе и напрямик спросила:
– Отчего ты была так холодна и молчалива сегодня? Неужели ни капли не горюешь за бедным Даниилом? А ведь он герой и в некотором роде твой спаситель. Или встреча с Юрием тебя так потрясла, что все другие чувства отошли на задний план? Сдается мне, что Юрий Горецкий не просто твой дальний знакомый. Вы имели с ним какие-то отношения? Может, это он и есть тот жених, с которым ты поссорилась перед войной?
У Софьи не было сил солгать тетушке, и она лишь удивилась ее внезапной проницательности:
– Но как вы догадались?
– Знаешь… люди, которые так прожили жизнь, как я, и уже стоят одной ногой в могиле, иногда бывают довольно прозорливы. Мне также показалось, что у Юрия далеко не все чувства к тебе угасли. Вы еще можете с ним помириться. Если, конечно, и ты этого захочешь. А ты ведь хочешь?
Софья вдруг задумалась, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, и честно ответила:
– Раньше очень хотела, а теперь… не знаю.
– А что изменилось за это время?
– Может, война, испытания… они изменили меня. И его, наверное, тоже.
– Только ли война? А может, ты успела полюбить кого-то другого?
– Нет-нет, – поспешно ответила Софья. – Дело совсем не в этом. Просто я… временами чувствую себя такой опустошенной… простите, не могу сейчас об этом говорить, мне надо разобраться в самой себе.
Пожелав тетушке спокойной ночи, Софья отправилась спать, хотя знала, что сон все равно к ней не придет. Так и случилось; девушка металась до утра и как в бреду порою повторяла: «Ведь я люблю его, люблю!..», хотя не могла понять, к кому обращены эти слова. Лишь перед рассветом Софью ненадолго посетило тревожное сновидение, в котором смутно повторилась картина ее прощания с Призвановым: белый зимний день, медленный танец снежинок, серьезные и печальные глаза Даниила, его странные слова, его поцелуй… Софья проснулась с ощущением этого поцелуя на устах и все утро ходила, как потерянная, а сквозь ее душевную сумятицу все упрямее и коварнее в своей безысходности пробивалась мысль: «А ведь ты уже не Юрия любишь, а Призванова! Но слишком поздно это поняла! Теперь все поздно!..»
