Эжени, не выходя из привычной ей роли домоправительницы, везде успевала, за всем приглядывала, и скоро гостям был подан вкусный ужин, которому они, проголодавшись в дороге, отдали должное.
И Софья, впервые за многие месяцы почувствовав себя дома, вдруг в какой-то момент поняла, что ей не хочется ничего менять в своей жизни, не хочется впускать в эту жизнь постороннего человека, которым, по сути, оставался для нее Щегловитов. Но было уже поздно отказываться от своих планов; да и Евграф первым делом осведомился, на месте ли отец Николай, у которого Софья непременно решила венчаться. Оказалось, что отец Николай в приходской церкви больше не служит, что новый харьковский архиерей, оценив ум и благочестие скромного священника, взял его своим заместителем в кафедральный собор, а сейчас отец Николай сопровождает владыку в Киев. Щегловитов был огорчен, что нельзя обручиться немедленно, а Софью эта неожиданная задержка только обрадовала.
Слуги в Старых Липах, казалось, были довольны возвращением барышни, которая сделалась теперь владелицей имения. Софья еще не чувствовала себя полновластной госпожой и не научилась командовать. Она со всеми поздоровалась, всех приветила добрым словом, особенно горничную Оксану, не предававшую ее даже в трудных обстоятельствах. Когда-то, уезжая из поместья в Москву, Софья испытывала неловкость перед слугами, которым злоязычная Варька не преминула насплетничать о позоре «панянки-байстрючки». Теперь же Софье было абсолютно все равно, что о ней говорят, а Варьки среди слуг она не увидела, да и думать забыла о своей недоброжелательнице.
Остаток дня прошел в разговорах, расспросах, осмотре дома и сада; причем Евграф, которого Софья считала человеком непрактичным и далеким от хозяйственных вопросов, порой высказывал дельные замечания и был, похоже, неплохо осведомлен о ценах на землю, на дома и на урожай. Софье казалось, что это должно нравиться Евгении, но экономка почему-то хмурилась, глядя на будущего жениха своей барышни.
Когда уже начало смеркаться, Щегловитов зевнул и, сославшись на усталость, пожелал всем спокойной ночи и отправился в отведенную для него спальню.
А Софье, хоть она тоже порядком устала в дороге, совсем не хотелось спать, и Эжени это заметила:
– Ты, кажется, еще не прочь посидеть, поговорить? Пойдем с тобой на террасу, посумерничаем, как когда-то… – и, словно спохватившись, добавила: – Что это я все по-простому… Ведь теперь ты… вы, как барыня, не захотите…
– Эжени, ну зачем эти церемонии! – улыбнулась Софья и взяла ее под руку. – Вы с Франсуа всегда останетесь моими друзьями.
Повернувшись к террасе, девушка с неудовольствием заметила выглянувшее из-за двери лицо Варьки, ее настороженно блеснувшие глаза. Встретившись взглядом с барышней, горничная тут же исчезла в доме, а Софья спросила Евгению:
– Что, Варька по-прежнему здесь служит? Я бы эту злопыхательницу отослала куда-нибудь подальше.
– А я и хотела ее выдать за лесника, который недавно овдовел. Но она так просила-молила не отсылать ее в лесную глушь, так обещала вести себя примерно и не злобствовать, что я решила подождать до появления хозяев. Теперь тебе решать, как с нею быть.
– Ладно, потом подумаю, – махнула рукой Софья.
Застекленная терраса, выходившая окнами на самый красивый уголок сада, располагала к мирной беседе, но разговор с самого начала так пошел, что не успокоил девушку, а, наоборот, растревожил.
– Воля твоя, Софи, но не могу не сказать то, что думаю, – вздохнула Евгения. – Ты ведь мне давно уже стала как родная, потому и душа за тебя болит. Будешь ли ты счастлива с этим Щегловитовым? Вначале я думала, что он просто пустой франт, а сегодня, кажется, еще и хитрость в нем заметила. Ишь как дом и сад осматривал, словно приценивался к твоим владениям. А завтра утром, я слыхала, хочет с нашим управителем ехать все имение осматривать: дескать, какие поля у вас, пастбища, какой лес… как будто продавать собрался. Не очень мне все это нравится.
– Но тебе ведь всегда нравились помещики, которые вникают в хозяйственные дела.
– Да. Но если этот Щегловитов такой деловой, то почему он состояние свое не приумножил, а даже Людмилин дом в Петербурге продал? Вдруг и наше имение он продаст, а людей пустит по миру? Тогда и нам с Франсуа придется уехать…
– Меня печалит ваша неприязнь к Щегловитову.
– Не то чтобы это была неприязнь, но… сомнение. Да, сомнения у меня большие. Вдруг он игрок? Помнится, и Павел так о нем думал.
– Павел просто его недолюбливал. Но я не замечала, чтобы Евграф имел пристрастие к игре.
– Может, он пока при тебе притворяется? Вообще он, по-моему, изрядный притворщик, хотя иногда себя выдает. Вот я же, например, заметила, что поместье его интересует больше, чем невеста. Вдруг он женится на тебе по расчету?
– Напрасно ты так думаешь, Эжени. Он сделал мне предложение еще до того, как узнал, что я стала богатой наследницей. У меня нет причин сомневаться в его бескорыстии.
– Ну, если так, то я буду очень рада в нем ошибиться. Дай Бог, чтобы все у вас хорошо сладилось. Да только… – Эжени взглянула на неподвижный профиль Софьи, глаза которой были задумчиво устремлены на догорающий луч заката в просвете деревьев. – Только кажется мне, что не так выглядят счастливые невесты. Когда ты за Юрия собиралась, все было иначе. Бегала, смеялась, пела, радость тебя переполняла. А теперь…
– Юрий остался в прошлом, и я уже не стану такой юной и беспечной, как была.
– Да… Жаль, что Призванов тогда тебе помешал. Жила бы себе с Юрием и горя не знала.
– Теперь я в этом очень сомневаюсь. Юрий не смог бы защитить меня от своего окружения и скоро бы, наверное, устал… особенно после того, как поостыл бы жар его романтической страсти. – Софья грустно улыбнулась.
– Я еще из твоего письма поняла, что ты уже не любишь Юрия, – вздохнула Эжени. – Иначе бы так легко не уступила его этой Калерии. Но ведь и Щегловитова ты не любишь, хоть он хорош собой, и знатен, и любезен. И опять Призванов тебе мешает.
– Призванов?… – вздрогнула Софья. – При чем здесь он? Ведь он погиб, его нет! Как он может мне помешать?
– А вот так и может. Душу он твою смутил. И боюсь, что это надолго… дай Бог, чтобы не навсегда.
Софья, не желая признаться, как ее взволновали слова Эжени, тут же перевела разговор на другую тему, стала расспрашивать о делах поместья и о харьковских новостях, но была при этом рассеянна и почти не слушала ответов экономки, а скоро и пошла спать.
После всех событий суматошного дня девушка боялась, что ее ждет бессонная ночь, полная метаний и навязчивых мыслей, но, как ни странно, сон к ней пришел довольно быстро и ему не помешали даже воспоминания прежних дней, живущие в стенах спальни.
Зато пробуждение для Софьи оказалось смутным, как неясное предчувствие. А тут еще и Оксана подлила масла в огонь ее тревожных сомнений, когда, войдя утром прислуживать барышне, рассказала ей возмущенно-приглушенным голосом:
