Мы стояли полукругом у кровати рани. Мои ноги по щиколотку утопали в мягких белых коврах, которыми был устлан пол. Сундари задвинула полог из серебряной парчи, пока рани переодевалась ко сну. Затем полог вновь раздвинули, и рани пожелала нам спокойной ночи. Я последовала за другими девушками. Только Сундари задержалась. Будучи капитаншей телохранительниц, она обязана была спать на кровати при входе в покои рани, а трое мужчин-стражников стояли на посту перед дверью.
Вернувшись в дургавас, я подошла к кровати, которую показала мне сегодня Кахини. Возле нее стоял сундук со всем тем, что передал мне при расставании папа.
– Ты моя соседка, – сказала Джхалкари.
Ее кровать стояла подле моей. Пока другие переодевались на ночь в длинные, простого покроя курты, девушка сидела, скрестив ноги, и наблюдала за тем, как я вытаскиваю из сундука мурти
[60], вырезанные отцом. Он очень тщательно завернул две статуэтки из дерева манго в несколько слоев полотна. При виде мурти у меня екнуло сердце. Никогда прежде я не спала вне стен родного дома, не разлучалась ни с отцом, ни с кем-либо из семьи. Я смотрела на папину работу. Одна мурти изображала богиню-воительницу Дургу верхом на тигре. Вторая – Ганешу, устранителя преград. Я поставила мурти на невысокий прикроватный деревянный столик, а папин сундук на пол под ним.
– Завтра после тренировки, – сказала Джхалкари, – можешь взять на время одну из моих шелковых ангаркхок.
– Спасибо. Очень мило с твоей стороны. – Присев на свою кровать, я посмотрела на девушку.
Джхалкари пожала плечами. И вновь меня поразило, насколько она похожа на рани.
– Когда я сюда приехала, меня тоже выручили.
– Кто-то из этих женщин?
– Нет. Ее с нами уже нет, – понизив голос, сказала Джхалкари и подалась вперед. – Она спуталась с одним солдатом, а рани не мирится с аморальным поведением.
Я глянула поверх ее плеча, не подслушивает ли кто, и увидела, что одна из кроватей пустая.
– Кого-то нет.
– Кахини. А ты разве не заметила?
Джхалкари встала и начала раздеваться.
– Она ушла после ужина, отправилась в театр раджи.
Переодевшись, Джхалкари улеглась на своей кровати и повернула ко мне голову.
– Она уходит каждую ночь.
– А что рани об этом думает?
– Ты спрашиваешь, не взял ли раджа ее себе в наложницы?
Прямота девушки смутила меня, щеки мои вспыхнули, но мне все же удалось промямлить:
– Да.
Джхалкари бросила взгляд на Моти, которая поднялась со своей кровати, чтобы задуть пламя масляных светильников.
Джхалкари подождала, пока Моти отойдет подальше, а затем прошептала:
– Рани полагается на Кахини. Они очень близки. Кахини развлекает раджу, а развлечения – все, что имеет подлинную важность в Джханси. Ты сама все поймешь со временем.
Очень бы мне хотелось знать, что Джхалкари имеет в виду под «развлечениями». Я натянула на себя одну из курт, захваченных из дома, и улеглась на матрасе, который, судя по всему, набили птичьим пухом. Никогда прежде мне не доводилось лежать на чем-либо настолько мягком. Я смотрела на огонек последней, еще не задутой масляной лампы, которая отбрасывала танцующие тени на потолок. Я думала о том, что наша жизнь похожа на это самое пламя. Вот оно ясно освещает предмет, а через секунду он вновь погружается в тень, скрывающую его очертания. Еще пару дней назад я волновалась лишь о том, чтобы выдержать испытание и обеспечить Ануджу приданым. Сейчас я лежу на новой для меня кровати и, охваченная новыми тревогами, прислушиваюсь к незнакомым мне звукам. Что будет, если я не смогу произвести впечатление на рани? Что, если я не понравлюсь радже? Что, если новые ангаркхи окажутся настолько дорогими, что я не смогу скопить денег на приданое Ануджи? Я не могу больше ждать. Сестра быстро растет. Мужчинам не нужна старая невеста.
Я должна была испытывать чудовищную физическую усталость, но мой разум, подобно волчку, без устали вертелся на одном месте. Я вытащила свой дневник, записала впечатления о минувшем дне и, закончив, прикрыла глаза. Я слышала равномерное дыхание других женщин и старалась сосредоточить все свое внимание на этом звуке, но никак не могла заснуть… Дверь дургаваса скрипнула, приоткрылась, и в проеме появилась стройная, грациозная фигура Кахини. Я слышала тихое позвякивание ее серебряных ножных браслетов. Девушка пересекла погруженную в сумрак комнату и остановилась возле кровати, стоящей напротив моей. Очевидно, Кахини пользуется большим доверием рани, если госпожа позволяет ей после «развлечений» с раджей возвращаться так поздно в дургавас. Девушка сунула свои джути под кровать и задула огонек в лампе. Потом комната погрузилась во тьму и тишину. Я единственная, по-видимому, здесь не спала.
Глава 7
Утром, одеваясь, я наблюдала за тем, как женщины вытаскивают из-под кровати коричневые заплечные мешки. Рядом со мной Джхалкари в полном молчании осматривала содержимое своего мешка. У всех дургаваси было одинаковое оружие: кожаные колчаны, полные стрел, луки из полированного тиса, усыпанные драгоценными камнями сабли, пистолеты с рукоятками из серебра и дорогие двуручные кинжалы, которые у нас называют катарами.
Мне пока еще не выдали этого оружия. Я с завистью смотрела, как женщины затыкают пистолеты и кинжалы за пояса, которыми были стянуты их ангаркхи. Сабли, колчаны и луки они носили в мешках, закинутых за плечи. Никто ничего мне не говорил. Каждая дургаваси действовала весьма сосредоточенно, сохраняя полное молчание.
После завтрака, состоящего из дынь и чая, я последовала за женщинами наружу, и мы спустились со склона холма к майдану. Когда мы добрались до поля, на которое Кахини водила меня вчера, Сундари приказала мне следовать за ней в длинное узкое строение, расположенное неподалеку. Там пахло сухим сеном и землей. Сундари не сказала мне и слова, пока мы не дошли до самого конца конюшен. Там она указала мне рукой на вороного жеребца с такой ярко выраженной мастью, что могло показаться, будто бы его специально покрасили чернилами. Только белый бриллиант на лбу жеребца выделял его из утреннего полусумрака, царящего в конюшне. Его звали Шер, что в переводе с хинди значит «лев».
– Почему тебя так назвали? – спросила я полушепотом у коня, который внешне ничем не напоминал льва. – Дело не в окрасе и явно не в гриве…
Я протянула руку поверх низкой ограды, чтобы погладить коня. Я думала, что он отпрянет, но Шер оставался стоять неподвижно.
– Наверное, дело в твоей храбрости… Я права?
Повернув голову, я увидела, что Сундари стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на нас.
– Ты будешь ездить на нем шесть дней в неделю. Воскресенье – выходной, – сказала она.
