Боуден, отхлебнув из чашки кофе, надел на свою шариковую ручку колпачок. Затем он вытащил из кармана рубашки еще один листок бумаги, представлявший собой ксерокопию старой карты залива Самана. Карта эта была составлена в те времена, когда на Эспаньоле хозяйничали французы (примерно в 1802 году), и надписи на ней были сделаны на французском языке. Однако когда он расправил листок на столе, ни Чаттертону, ни Маттере не понадобилось переводить название, которое французы дали острову Кайо-Левантадо. Написанное достаточно большими и отчетливыми буквами, оно выглядело так: Cayo Banistre. То есть «остров Баннистера».
Чаттертон и Маттера молча уставились на этот листок бумаги, не находя слов. Данная карта была сильнее каких-либо предчувствий и самых лучших догадок. Она была реальным доказательством, представленным людьми, которые жили давным-давно и которые кое-что знали.
– Не знаю, что и сказать, Трейси, – покачал головой Чаттертон.
Боуден улыбнулся.
– Возможно, вы, ребята, что-то упустили. В этом деле с нами со всеми такое случается.
Когда Чаттертон и Маттера уже летели обратно в Доминиканскую Республику, им обоим казалось, что они еще никогда не испытывали такого чувства растерянности. Они ведь нашли буквально все железяки и верши в радиусе двух миль от Кайо-Левантадо, но тем не менее не смогли обнаружить стофутовый пиратский корабль, на котором имелись стальные мушкеты, пушечные ядра и, возможно, даже пушки. Во время шестичасовой езды на автомобиле обратно в Саману они пытались найти на карте возле острова Кайо-Левантадо новые участки, соответствующие их критериям, однако неохваченными их поисками оставались только места, где во времена Баннистера пляжей не было. Они тем не менее собрали свое снаряжение и отправились и в эти места. В течение нескольких следующих недель они «стригли газон» вокруг каменистых выступов и зазубренных рифов – то есть даже там, куда «Золотое руно» никогда бы даже и не сунулось.
В конце концов у них остался только один вариант: еще раз провести поиски в тех местах, где они уже искали (именно к этому их подталкивал Боуден). Однако у них не поднималась рука это делать. Они осознавали, что не всегда идеально «подстригают газон», но при этом знали, что никак не могли не заметить огромное затонувшее парусное судно на довольно маленькой территории возле Кайо-Левантадо. Никто не знал, что же теперь делать. Они даже вздохнули с облегчением, когда появился повод сделать перерыв: Чаттертону нужно было слетать в Соединенные Штаты, чтобы поучаствовать в шоу, которое было посвящено дайвингу, согласие на свое участие он дал уже давно.
Там он встретил Ричи Колера, вместе с которым когда-то обнаружил затонувшую немецкую подводную лодку. Ужиная вечером в компании Колера, он рассказал ему о своих поисках «Золотого руна» и его выдающегося капитана, добавив, что всецело и полностью углубился в эти поиски и что готов рискнуть чем угодно ради того, чтобы они увенчались успехом. Именно благодаря такому подходу он и Колер когда-то смогли идентифицировать затонувшую немецкую подлодку. И именно благодаря такому подходу он всегда добирался туда, куда не мог добраться никто другой.
– Тебе уже пятьдесят семь, Джон, – сказал Колер.
– Именно так, – кивнул Чаттертон. – И поэтому я не могу отступить ни на шаг.
– А у тебя есть план «Б»?
Чаттертон отрицательно покачал головой.
– У меня не бывает планов «Б».
Глава 7
Джон Чаттертон
Завтрашний день не гарантирован никому
Джон Чаттертон, казалось, был рожден для того, чтобы о его жизни потом писали рассказы. Его отец был симпатичным парнем, авиационным инженером, получившим образование в Йельском университете, а мать – манекенщицей на показах мод международного уровня. Его родители жили со своими детьми в Гарден-Сити на Лонг-Айленде, штат Нью-Йорк. В Гарден-Сити обитало некое привилегированное сообщество, в котором профессионалы строили свою жизнь с размахом, и их дети могли заниматься тем, чем им хотелось заниматься. Джон был сообразительным, забавным и симпатичным. Тем не менее, начиная едва ли не с того дня в 1951 году, когда он родился, он не проявлял никакого интереса к большей части окружающего его мира.
Другие дети казались ему одинаковыми. У него не было любимых книг, не было любимых телепередач, не было любимых команд. Он играл с другими детьми, но лучшего друга у него не было. Уже в возрасте восьми лет все заурядное вызывало у него скуку. Большую часть всего того, с чем он сталкивался в Гарден-Сити, он считал заурядным.
Однако все менялось, когда он видел океан.
Почти каждый летний день мать Джона возила его и его младшего брата на пляж, находившийся на южном берегу Лонг-Айленда. Там, всматриваясь вдаль, Джон видел мир, который простирался перед ним без конца и края. Этот мир казался ему безграничным и бесконечно разным, независимо от того, где он, Джон, в тот или иной момент находился. Когда его спрашивали, почему ему так нравится находиться на пляже, он отвечал, что приезжает туда, чтобы увидеть что-то интересное.
Джон начал исследовать пляж. Он строил лабиринты в песке, охотился на камбалу при помощи гарпунов, которые он полностью мастерил сам, уходил вдоль по побережью так далеко, что потом не мог вспомнить дорогу обратно. Дети в Гарден-Сити недоумевали, слушая его рассказы о том, как он провел лето. Охотился с гарпуном на рыбу? Всматривался в океанскую даль? Чуть не заблудился?
Когда Джону исполнилось девять лет, его родители купили ему маску и трубку для подводного плавания, и все следующее лето он нырял, изучая океан. Под водой, куда бы он ни обращал свой взор, он везде видел что-то неожиданное, что-то неизвестное. Когда осенью снова начались занятия в школе, то, о чем Джону рассказывали на уроках учителя, казалось ему по сравнению с морской стихией неинтересным. Океан был совсем иным миром – его миром, – и теперь Джон знал, как ему проникать в этот мир.
Примерно в это время его родители развелись, и его мать как никогда раньше стала полагаться на своего отца, видя в нем пример для подражания для своих сыновей. Рэй Эмметт Арисон был контр-адмиралом в отставке, которого в годы Второй мировой войны наградили Военно-морским крестом. Когда Джон стал расспрашивать своего дедушку про его героизм, Арисон сказал, что он не совершал ничего особенного, а просто делал то, что считал правильным. Когда Джон поинтересовался, а не сможет ли и он когда-нибудь стать мужественным человеком, его дедушка ответил ему, что обязательно сможет.
В подростковом возрасте Джон начал путешествовать автостопом, уезжая иногда на тридцать или сорок миль в том или ином направлении, пока не оказывался возле какого-нибудь старого заброшенного дома или закрытой фабрики. Он забирался внутрь таких зданий – даже если это было опасно – и рассматривал полупустые помещения, представляя себе тех людей, которые в них когда-то жили или работали. Для Джона это была история – история более интересная, чем книжные рассказы о президентах и королях, потому что он мог лично находиться на месте давних событий, мог рассмотреть и пощупать руками предметы, которые после этих событий остались. Для Джона желание «почувствовать» то или иное место окружающего его мира было главным основанием для того, чтобы это место посетить.
