– Это только на первый взгляд, а если покопаться в прошлом архивариуса и сиделки, может, что-то и найдется.
– Я считаю, что это фантастическая версия, но попробую что-нибудь разузнать о них. Чем черт не шутит, когда Бог спит!
Тимош вернулся в библиотеку и предпринял несколько попыток разговорить словоохотливого архивариуса, но тот был на удивление немногословен и уходил от вопросов, даже косвенно касающихся его прошлого. В конце концов Тимош оставил его в покое. Он решил развлечься – написать новый портрет Раудонаса Вилкаса в стиле сюрреализма и взял за образец картину Дали «Исчезающие образы»
[36]. Тимош задумал портрет как двойственную картину. Зритель должен будет различить черты Раудонаса и под другим углом зрения увидеть само материализовавшееся Проклятие, которое легло на род Вилкасов.
В виде кого или чего изобразить Проклятие? Слово «проклятие» среднего рода, поэтому фигура должна будет напоминать и мужчину, и женщину. Скорее всего, юную девушку и одновременно юношу, в фигурах которых, еще не до конца сформированных, не так заметны половые различия.
Увлекшись, Тимош сделал в альбоме с полдесятка набросков, но так и не достиг желаемого эффекта. Никак не давалась усредненная, без гендерных различий, фигура Проклятия. То она выходила похожей на угловатую фигуру Моник, то в ней явственно проявлялись мужские характерные черты, и Тимошу виделся ненавистный Жерар. Когда он попытался их как-то объединить, у него возникло ощущение, словно он своими руками укладывает Моник и Жерара в одну постель.
«А ведь так и случилось. Зачем я приехал сюда, погнавшись за иллюзией богатства, бросив любимую? Богатство Вилкаса, как мираж, манит меня, имея обманчивое свойство горизонта – до него никогда не дойдешь! Надо немедленно вернуться во Францию! Вернуть Моник! Лена поможет с деньгами на обратный билет». И тут ожил внутренний голос: «Глупец! Бросить все и уехать, когда богатство – вот оно, лишь руку протяни? По завещанию ты единственный наследник Вилкаса! И по крови! Если уедешь, мерзавец Прохоренко все заграбастает, и потом через суды годами будешь добиваться справедливости. Впрочем, какие суды? У тебя на них нет денег! Нищий ты никому не будешь нужен, и в первую очередь Моник. Зато с миллионами Вилкаса ты сможешь вернуть ее».
– Мой юный друг, вижу, вы серьезно взялись за написание портрета, – послышался за спиной голос архивариуса. С минуту помолчав, возможно, переваривая увиденное на альбомном листе, Ефим Натанович продолжил: – Не скажу, что новое решение портрета меня умиляет и что оно лучше предыдущего, но я человек из прошлого времени и мне больше нравится, когда все по старинке. Возможно, я чего-то недопонимаю.
Тимош рассказал архивариусу, какой смысл вкладывает в новый портрет, и тот согласно кивнул:
– Интересный подход, но я человек старой формации. Мне нравится, чтобы изображенное на картине не нуждалось в пояснении, а само говорило за себя.
– Так и будет в окончательном варианте, ведь это только наброски.
После ужина Тимош пытался напроситься к архивариусу в гости на партию шашек и ликер, надеясь продолжить начатый разговор, однако Ефим Натанович, сославшись на плохое самочувствие, ему отказал.
Тимош вернулся к себе и лег в постель, но сон все не шел к нему. Он считал слонов, пингвинов, кенгуру, занимался аутогенной тренировкой по методике Шульца, но ему не удалось снять возбуждение, охватившее его. Раньше ему нравилось засиживаться за работой до глубокой ночи, когда в большом городе тишина нарушается лишь звуками проносящихся по пустынным улицам автомобилей. В Волчьем замке тишина была глубокой, таинственной, а с недавних пор – угрожающей. У Тимоша было ощущение, что это затишье перед бурей.
Ведь по всему выходило, что следующей целью невидимого убийцы должен был оказаться сам Тимош. Логика убийцы, начавшего «зачистку» с Лаймы, была понятна: сестра Вилкаса, хотя и не его прямой наследник, была самым серьезным препятствием на пути к наследству или древней короне. Если бы она заранее почувствовала, что ее жизни угрожает опасность, то ее было бы непросто убрать. Поэтому она стала следующей после Григория Вилкаса. Юшта, получив увечья, временно выведен из игры. Банкир попал в расставленную убийцей ловушку и погиб.
Остаются на игровом поле только Тимош и Прохоренко, который вполне может быть заказчиком этих убийств, так как у него есть мотив – получить под свое управление компанию Вилкаса. На пути Прохоренко лишь одна преграда – новое завещание Вилкаса, и оно является смертным приговором Тимошу. Заинтересованы в смерти Вилкаса были многие, но убийства Лаймы и Зотова говорят, что цель еще не достигнута, а значит, будут новые смерти. Возможно, врач Виктор был причастен к смерти Вилкаса, поэтому от него и избавились. Имел ли он отношение к убийству банкира, неизвестно, так как он исчез раньше. Хотя не исключено, что именно он, будучи профессионалом, расправился с банкиром и его телохранителем, а затем избавились от него.
«Марта считает, что за всем этим может стоять аграрий Пилипчук, цель которого – не только списание долга вследствие смерти Вилкаса, но и еще что-то, пока неизвестное. Он физически крепкий мужчина, мог находиться в кабинете Вилкаса и увидеть в сейфе корону, стоящую миллионы. Решение пришло мгновенно – он убил Вилкаса и похитил корону. Пилипчук вполне может быть той самой темной лошадкой. Но остается вопрос, почему исчез труп и кто это мог сделать. Хотели выиграть время? Тогда похититель должен был знать о существовании нового завещания. И для чего ему нужно это время? Чтобы признать завещание недействительным? Маловероятно, проще физически устранить претендента, то есть меня! – Тимош почувствовал, как по спине пробежал холодок. – Почему я до сих пор жив? Не было даже попыток меня устранить. У меня нет охраны, и убить меня намного проще, чем банкира. После гибели Лаймы лишь Прохоренко выгодна моя смерть, у Пилипчука нет оснований претендовать на компанию Вилкаса. В том, чтобы отсрочить принятие мною наследства, был заинтересован и Юшта, но его не было в тот день в замке». От этих размышлений у Тимоша разболелась голова, но ничего не прояснилось. Раздалась мелодия айфона – ему звонила Лена.
– Как у тебя дела? Почему не звонишь? – В ее голосе улавливались озабоченность и грусть.
– Не решался. Вдруг позвоню, когда муж рядом? Я не ясновидящий, не знаю, когда можно звонить. – Тимош чувствовал, что говорит не то, что следует, и его слова больно ранят Лену, а она желает ему добра и хочет помочь.
– Зачем ты так? – Она старалась говорить спокойно, но ее голос слегка дрожал и срывался. – Порой мне кажется, что ему безразлична моя личная жизнь! Если о чем и спросит, то только ради проформы, и сразу забудет, что я ответила.
«Ого! Выходит, я был прав в отношении ее супружеской жизни. Видимо, родители подсуетились и нашли ей “вкусного” жениха, а теперь наступило послевкусие!»
