Несмотря на высокую калорийность съедаемой ими пищи, они теряли в весе, потому что для преобразования жиров в энергию требуется определенное количество углеводов; не получая хотя бы одной унции
[14] крахмала или сахара в день, организм начинает поглощать собственные мышцы.
«Я стал тощим, как фонарный столб, меня беспокоит какая-то ненормальная дрожь и тяжелое сердцебиение, вызывающее слабость», – жалуется капитан Масгрейв.
Он относит это на счет «меланхолии», которая вполне могла быть одной из причин, но вина также лежит и на их ограниченном меню. Райналь, имеющий ответы на все вопросы, заявил, что «исключительно мясная диета» мало того что надоедает, она еще и «вредна для европейца, с детства привыкшего к смешанному питанию». В его собственном детстве мучные изделия и овощи были не менее важны, чем мясо, что типично для Франции, где рацион сельских жителей изобилует похлебками, тушеными овощами с мясом, картофелем, фруктами и хлебом. Даже Энри Форжес, выходец с беспросветно бедных Азорских островов, где каждый день был отмечен борьбой за существование, вырос на здоровой смешанной пище, состоящей из кукурузного хлеба, фруктов, сыра, молока и яиц. Масгрейв, хотя и рос в Англии – стране, которая в те времена не могла похвастаться здоровым питанием, – жил в сельской местности, где получал в пищу овощи, фрукты и злаки. Джордж Харрис, английский моряк, возможно, питался похуже, но наверняка привык к хлебу и пирогам, являющимся основой рациона английской бедноты, как и к чаю в огромных количествах, чрезвычайно популярному напитку среди представителей всех классов. Даже норвежец Алик, более приспособленный к рыбной кухне, тоже был привычен к хлебу и оладьям, овощам, фруктам и пирогам.
Движимые потребностью найти съедобную зелень, мужчины отщипывали и пробовали растения, которые росли вокруг их лагеря, рискуя отравиться или заработать несварение желудка, но все было безрезультатно. Именно тогда Райналь приметил растущее у болот растение.
«Его широкие, как тарелка, круглые листья свернуты в виде воронки и образуют розетку длинного трубчатого стебля».
Он не знал, что это растение было научно описано еще в ноябре 1840 года выдающимся английским ботаником Джозефом Гукером в ходе экспедиции Джеймса Кларка Росса, который первым изучил этот поразительный ландшафт, систематизировав его составляющие. Остров Окленд содержит «много того, что радует глаз», констатировал доктор Гукер, а также имеет «чрезвычайное множество новых видов, дающих пищу для ума». И далее он сообщал, что «Окленд снабжен естественным барьером практически непроходимой растительности: низкий лес огораживает весь берег, за лесом простирается широкий пояс зарослей кустарника, сменяющийся склонами холмов, поросшими до самых вершин травой. Более тщательное изучение леса показало, что состоит он из густых зарослей суховершинных деревьев, искривленных и прижатых к земле сильными ветрами, служащих превосходной защитой для пышного подлеска, состоящего из ярко-зеленых ажурных папоротников и нескольких видов травянистых растений с яркими цветками».
В их число входил один потрясающий вид, названный доктором Гукером Arabia polaris, который он охарактеризовал как имеющий ярко-красные листья и собранные в большие зонтики восковые цветки. Несмотря на то что растение обладает исключительно отталкивающим запахом, ученый заметил, что его с аппетитом поедают свиньи, кроли и козы, оставленные на островах предыдущими посетителями. Ныне известное под названием Stilbocarpa polaris, оно отнесено к группе мегатрав за свою способность вырастать до гигантских размеров (вплоть до шести футов) на всех субантарктических островах к югу от Новой Зеландии. Китобои и охотники на тюленей прошлого называли его капустой Маккуори и имели привычку посещать острова и запасать ее в больших количествах, чтобы, приготовив ее с сухим горохом, фасолью или овсяной крупой, употреблять варево в качестве противоцинготного средства.
Райналя чрезвычайно заинтересовал толстый белый стебель этого растения, в действительности являющийся накапливающим крахмал корневищем, горизонтально произрастающий в разломах камней и «закрепляющийся в почве множеством тончайших корешков».
Аккуратно нашинкованный, он оказался вполне съедобным. Тогда Райналь смастерил терку, сделав отверстия в куске листового железа, натер на ней некоторое количество и, начинив им пирожки, зажарил на тюленьем жиру, после чего с некоторой церемонностью подал на стол. Отведав новое блюдо, товарищи хвалили его от всей души – не потому, что это было очень вкусно. Они радовались, что было найдено растение, хоть в минимальной степени пригодное в пищу.
Вот как писал об этом Масгрейв: «Мы обнаружили корень, в больших количествах произрастающий по всему острову, который оказался отличной едой. Он превосходно заменяет картофель и хлеб, к тому же в нем много сахара».
За его сладость члены экипажа «Графтона» назвали растение сахарником.
Сладкие корневища капусты Маккуори сохранили жизнь многим потерпевшим кораблекрушение морякам, которые очень скоро сообразили, что растение следует приготовить, дабы оно стало приятным на вкус. Неожиданным побочным эффектом поедания корневищ Stilbocarpa оказалось отбеливание зубной эмали, так что даже у людей с многолетним пристрастием к жеванию табака зубы со временем становились белыми, как у детей. Важнее, однако, было то, что Stilbocarpa добавила в меню членов команды «Графтона» углеводы, хотя их организмам и понадобилось определенное время, чтобы приспособиться к перевариванию этого непривычного продукта.
Съедобными были все части растения. Но, похоже, Райналю не пришло в голову попробовать приготовить цветоножки или листья – возможно, из-за их неприятного запаха. Если бы он догадался потушить опушенный стебель, то обнаружил бы, что его вкус подобен сельдерею. Листья также можно есть, предварительно отварив их, хотя на вкус они получаются похожими на размоченную бумагу. А если бы Райналь сварил или запек корневище, то получил бы блюдо со вкусом, в точности повторяющим вареную репу, но записей о том, что он готовил его каким-то иным способом, кроме жарки, нет. Правда, из перетертых корневищ он сделал пиво.
Это было логичным поступком, поскольку среди капитанов кораблей, осознающих опасность заболевания цингой, было традицией варить противоцинготное пиво и выдавать его членам экипажа. Еще в 1753 году морской врач Джеймс Линд в своей знаменитой книге «Трактат о цинге» обратил внимание на старинный скандинавский обычай лечить страдающих цингой пациентов пивом, смешанным с настоем молодых побегов ели. Великий первопроходец Джеймс Кук запасался ими в большом количестве, прописав своим капитанам собирать побеги любых деревьев, по виду напоминающих ель, затем делать из них пиво, «вываривая три-четыре часа или до тех пор, пока кора не отойдет легко от веток, после чего вынуть ветки и хвою». Полученный отвар смешивался с мелассой (черной патокой) и суслом – настоем солода, который, перебродив, «через несколько дней делал пиво пригодным для питья».
Матросы его не любили, но питье «елового» пива вместе с употреблением в пищу самой разнообразной и непривычной растительности, собранной на безлюдных берегах, привело к желаемому результату. Когда «Индевор» пришел в Батавию (ныне Джакарта), у капитана Кука были все основания торжествовать: «За все плавание болезнь не забрала у меня ни одного человека».
