Элизабет услышала его слова:
– Когда-нибудь ты научишься ловить и убивать рыбу. Только мертвую рыбу можно съесть, – подытожил Сид. – По крайней мере, в большинстве случаев. Я уже несколько раз ел рыбу живьем. Один раз мы просто умирали от жажды. Это случилось году в сорок третьем. Шесть недель без капли пресной воды. Остались лишь солоноватые остатки в бочках. У меня язык пересох. Ром тоже давно весь вышел. Большинство из нас уже хотели пить морскую воду, что неминуемо привело бы к гибели. Мы закинули сети. Кроме того, оснастили крючками веревки. И утром нам улыбнулась удача: клюнул большой тунец, громадное чудище в два раза больше моего роста. Ах, да что я говорю – в три раза! Мы затягивали его на борт вдесятером, вот сколько силы понадобилось, чтобы вытащить его из моря! А потом тунец лежал на палубе и трепыхался. Джим – так звали нашего тогдашнего кока, сейчас его уже списали на берег – вонзил в рыбу нож по самую рукоятку. Он точно знал, куда нужно бить. Джим хотел достать печенку, и, пресвятые небеса, он вырезал ее. Мы все получили по куску и проглотили ее сырой. Рыба еще долго трепыхалась, пока мы жрали ее печень.
Сид умолк.
– Что я хотел сказать? Хм. Ах да, мы говорили о мертвых рыбах.
Элизабет сдержала смех. Джонни вообще не слышал этот монолог. Мальчик прошлепал по небольшим волнам и с радостным визгом сообщил Сиду, что нашел громадную раковину.
Джерри сидел на песке в нескольких шагах от них и вырезал что-то из куска дерева, принесенного прибоем. Шотландец потребовал, чтобы малыш принес свое сокровище ему. Джерри по достоинству оценил находку и принялся рассказывать историю о том, как посреди открытого моря он нырнул на дно и нашел ракушку, которая была минимум в сто раз больше этой. В ней жила прекрасная принцесса, увешанная жемчугами, а вместо ног у нее был настоящий рыбий хвост.
– Я бы женился на ней, – объяснял Джерри мальчику, – если б не этот рыбий хвост… Я имею в виду: как же мужчине тогда исполнять супружеский долг?
– А что такое жупрушеский голд? – поинтересовался Джонни.
– Хм… об этом лучше спроси у мамы. Но не сейчас, а когда она закончит дремать после обеда.
Элизабет проснулась несколько минут назад и сквозь ячейки гамака незаметно подглядывала за идиллической сценой на пляже. Женщина наслаждалась игрой света и тени, ритмичным шумом моря. Но прежде всего – радостью своего сына, которого как нельзя лучше опекали Сид и Джерри. Их морские байки явно были приукрашены, однако трехлетний Джонни был еще слишком мал, чтобы отличить ложь от правды. Но это ничего, ведь в сказках об эльфах, троллях и великанах, которые иногда рассказывала Деирдре, тоже было много необычного.
Ухо Элизабет уловило плач. Похоже, ее маленькая дочка проголодалась. Краем глаза Элизабет заметила Цену. Держа Фейт на руках, та присела у ствола пальмы, к которой было привязано изголовье гамака. Девушка широко улыбнулась Элизабет. Взгляд женщины упал на барахтающийся сверток, который Цена держала на руках. Индианка приложила девочку к груди. Только что негодовавшая малышка сразу притихла, послышалось довольное чмоканье. Элизабет очень повезло, что Цена к ним прибилась. После преждевременных родов у индианки появилось молоко; его оказалось достаточно, чтобы она могла кормить малышку вместо Элизабет. Молодая мать впервые за долгое время смогла выспаться. Это была роскошь, которую женщина по-настоящему оценила после нескольких напряженных недель. Совсем прекращать кормление Элизабет не собиралась: она не знала, как надолго задержится у них Цена. Мисс Джейн много раз говорила, что из аборигенов не получится прислуги. Они не любят выполнять приказания белых, а делают только то, что приносит им радость, так, по крайней мере, считала вдова.
– Они как дети, живут одним днем, не знают ни спешки, ни обязательств. Ко всему, что может ограничить их свободу, они относятся с подозрением или неприятием.
Элизабет не смогла скрыть улыбку.
– Собственно, это очень разумная позиция. Нам всем хотелось бы так жить, – ответила она.
Мисс Джейн только неодобрительно хмыкнула. Вдова не горела от восторга, видя, что индианка кормит белого младенца своим молоком.
– Вы только посмотрите, какого маленького роста эти людишки, их молоко, наверное, никуда не годится.
Ее невозможно было переубедить, несмотря на то что у самой мисс Джейн раньше тоже была чернокожая рабыня, которая кормила ее дочерей грудью, потому что собственного молока у их матери не было. На Барбадосе черные кормилицы были вполне привычным явлением. Их молоко, конечно, ничем не отличалось от молока туземцев, поэтому Элизабет и слышать ничего не хотела о предрассудках мисс Джейн.
Цена жила у них уже несколько недель, и Фейт отлично росла. Молоком туземки девочка наедалась так же, как и материнским. А радостная улыбка на маленьком личике, когда индианка склонялась над колыбелькой, свидетельствовала о возникшем доверии. К другим жительницам поселения Цена тоже приноровилась, а вот мужчин не любила и обходила стороной. В основном она держалась неподалеку от Элизабет, словно маленькая коричневая тень. Круглое лицо с темными глазами наполовину скрывали черные густые волосы. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, Цена по совету мисс Джейн носила сорочку из набивного ситца, грубые края которой доходили ей до колен. Ночью девушка спала на циновке рядом с колыбелью Фейт, чтобы быть тут как тут, когда малышка проснется. К девочке Цена относилась с большой нежностью, а когда брала ее на руки, просто светилась от счастья.
Когда с туземкой заговаривали, она часто загадочно улыбалась и ничего не отвечала. Цена очень редко пользовалась своим скудным словарным запасом. Казалось, она больше любила молчать. Иногда девушка помогала Эдмонду составлять глоссарий. Пастор спрашивал Цену, как на ее языке называется тот или иной предмет. Она подбирала подходящее слово, которое ирландец сразу же записывал. К своему ужасу, со временем Эдмонд сообразил, что среди карибских племен есть много различных диалектов, иногда абсолютно не похожих друг на друга. На одних говорили преимущественно женщины, на других – мужчины.
Элизабет наблюдала за молодой аборигенкой, которая уселась на корточки под пальмой и кормила Фейт грудью. Подол ситцевой сорочки девушка накинула на головку малышки, чтобы ни один солнечный луч не попал на чувствительную детскую кожу. Цена знала, что самые жаркие дневные часы девочка должна проводить в тени. Элизабет пришлось терпеливо растолковывать это ей. С Джонни в первый год жизни она тоже обращалась очень осторожно, и он редко бывал на солнце. Только когда малыш научился бегать и у него на голове отросла густая копна волос, защищавшая от солнца, Элизабет отправилась вместе с сыном на пляж, чтобы заняться своим любимейшим на сегодняшний день развлечением: они вместе носились по волнам и играли. Джонни самостоятельно научился плавать и нырять, и его совершенно невозможно было оттащить от воды. Его кожа стала такой же, как и у Элизабет, – цвета маслянистого лесного ореха. Теперь Джонни походил на моряков, которые целый день работают на солнце и ветру.
Фейт тоже быстро загорала; ее кожа уже сейчас начала заметно темнеть. Элизабет радовалась этому. Не все белые люди хорошо переносили тропическое солнце, особенно рыжие и белокурые англичане и ирландцы. Деирдре очень редко выходила из дому без шляпы и одежды с длинными рукавами, иначе девушке приходилось страдать от болезненных покраснений на коже. Она так и не смогла привыкнуть к нескончаемому карибскому лету. В жаркие полуденные и послеполуденные часы ирландка предпочитала оставаться в доме. Элизабет видела Деирдре из своего гамака: та сидела на веранде и чинила одежду. Джонни часто во время игр рвал свои вещи, да и взрослые мужчины иногда приносили дырявые рубахи или штаны. В хозяйстве мисс Джейн всегда было что подлатать. Женщины выполняли эту работу сообща, но Деирдре брала на себя бóльшую ее часть, потому что лучше остальных умела обращаться с иголкой и ниткой.
