Все — кроме японцев — изображали из себя сильно выпивших людей — у офицеров в руках было по две бутылки шампанского, они размахивали бутылками и кричали: «Презент от атамана! Презент от атамана! Виват атаману Семенову!» Люди на соседних катерах также шумели.
Вначале катера сделали круг почета около шхуны. Семенову важно было убедиться, что адмирал Безуар точно выполняет его личное распоряжение: как только атаман покинет шхуну, немедленно поднять трап и с «Киодо-Мару» до утра никого не выпускать. Безуар сработал на «пять», комар носа не подточит — трап взлетел на борт, будто невесомое крыло птицы, и катера послушным стадом гуськом понеслись к берегу.
Атаман, придерживая пальцами край шляпы, вглядывался в темноту — не возникнет ли по курсу противно-бойкий катерок с флажком береговой охраны на корме или, того хуже — «Лейтенант Дыдымов», но на длинной россыпи электрических огней ничто не проявлялось, ни одного движущегося темного пятна, ничего, даже шевеления и того не было. Все шло по плану.
Главное, чтобы никто не пронюхал, что он уже покинул «Киодо-Мару», а дальше Бог не выдаст, свинья, как говорится, не съест — дальше все должно пойти будто по маслу. На берегу вместе с правительственными патрулями нынешней ночью ходят патрули семеновские. Если что-то произойдет — свои придут на выручку.
К пристани причалили благополучно. Неподалеку мрачной громадиной расплывалось в черном небе здание Морского штаба, во всем здании не было ни одного огня. Площадь перед штабом, в косом свете фонарей казавшаяся какой-то мятой — сплошь в выдавлинах, в неровностях, — была безлюдна. Впрочем, безлюдной она оставалась недолго...
Один из офицеров, сопровождавших атамана, низкорослый, но плечистый, как спортсмен-гиревик, капитан, вдруг обхватил его за плечи, словно родного брата, и затянул пьяным гнусавым голосом:
— Ма-асква залатаглавая-я, звон калакалов, ца-арь-пуш-ка державная, арамат пираго-ов...
Тут Семенов увидел, что на площади появились сразу два патруля, один — многочисленный, человек девять, не меньше, правительственный, под командой прапорщика, второй — со знакомыми белыми повязками «ОМО», что означало «Особый Маньчжурский отряд», — патруль семеновцев.
Ка-анфетки-бара-аночки, словна лебеди-са-аночки, — продолжал блажить капитан, отпустил Семенова, наставил горлышко бутылки на правительственный патруль и открутил проволочную уздечку, сдерживающую пробку. Бутылка ударила туго, будто хлобыстнул маузер. Капитан вскинул бутылку, приложился к ней. Затем, шатаясь пьяно, выдвинулся вперед, закрыл своим телом атамана. — Ой вы, кони за-алетныя, — и снова отпил от бутылки. Хоть и блажил он пьяно, а глаза его, как успел заметить атаман, очень сосредоточенно и жестко следили за солдатами правительственного патруля.
Меркуловцы поначалу было направились к разгулявшемуся офицеру, но, увидев, что он не свой, а семеновед, чужой, резко свернули в сторону.
— Гимназистки румяныя, от мороза чуть пьяныя, — про-блажил гуляка хриплым, надсаженным зельем голосом и умолк. Произнес Спокойно, обращаясь только к атаману: — Извините, ваше высокопревосходительство, я вас не помял?
Оба японца, майор и полковник, дружно рассмеялись. Семенов махнул рукой:
— Пустяки!
Через полминуты на площадь выкатились три автомобиля. Семенов с неожиданным сожалением подумал о том, что не удалось ему с ревом и свистом погонять по владивостокским улицам на автомобиле, который он переправил сюда, это вызвало у него досаду, боль, еще что-то... А ведь роскошная машиненка-то! Местные обыватели дружно пораскрывалн бы рты при виде ее. Несется машина на всех парах, гудит, рявкает клаксоном, а сзади наметом идет конный конвой, подковы звонко стучат по асфальту... Кр-расота!
Теперь придется перегонять авто на новое место.
Ка-анфетки-бара-аначки, — снова на всякий случай гнусаво затянул капитан, но в следующий миг умолк — на машинах приехали свои.
Сделав широкий круг, автомобили остановились около высадившихся с катера людей. Средняя машина — громоздкая, с тяжело дышащим мотором, похожая на броневик — замерла рядом с атаманом.
— Э-хо-хо! И гульнем же мы сейчас в ресторации! — громко проорал «захмелевший» офицер, садясь в авто.
Правительственный патруль, гулко протопав сапогами вдоль стены Морского штаба, скрылся за углом.
Через несколько минут три машины, распугивая собак и сонных коз, которых тут не принято было привязывать к колам, неслись по пустынным владивостокским улицам. Прошло еще немного времени, и они миновали окраинные хибары, где жили китайцы, удравшие сюда от красных, из Хабаровска, дорога круто поползла в сопки, по днищу машины звонко защелкала галька, в окна полезли клочья тумана, похожие на папиросный дым. Свистел ветер. Семенова приятно вдавило спиной в кожаное сиденье, лопаткам сделалось горячо, будто он прислонился к печке.
Глаза смежились сами по себе, он чуть было не уснул — это был какой-то мгновенный провал в цветастый, полный звуков омут, — но он не уснул. Энергично растер костяшками пальцев виски, потом помял затылок, и сон отступил от него.
Через несколько минут дорога заструилась вниз, мимо черных, с широко раскинутыми ветвями деревьев, недобро застывших в ночи; потянуло сыростью, гниющими водорослями, солью, еще чем-то. Совсем недалеко от дороги, невидимое и неслышимое в ночи, плескалось море. Грудь Семенову сдавила секущая тоска — неужели ему так и не удастся зацепиться на земле российской, неужели — эмиграция? Как и у офицеров и генералов Вооруженных сил Юга, которыми командовал Антон Иванович Деникин. Атаман мотнул головой, усы у него протестующе дернулись и перекосились, правый полез вверх, левый — вниз. Интересно, почему левый ус все время лезет вниз? Неужели начинает слабеть сердце? Левая сторона тела стала слабее правой?
В свет фар попали грузные, обросшие мхом валуны, с грохотом пролетели мимо, в следующий миг атаман неожиданно увидел, что из темноты прямо на радиатор автомобиля накатывается светлый пенный вал. Они ехали по сырой кромке моря, по самой воде, с хрустом, будто капусту, давя крупные блестящие водоросли.
— Подъезжаем к Океанской, — объявил шофер, сутулый господни в кожаной куртке, лихо срезал колесами влажный песчаный язык, раздавил бесшумно набежавшую волну и свернул направо, прямо в море.
Вода дробью брызнула во все стороны, в следующую минуту под колесами застучал твердый настил, и машина остановилась. Из мрака выступил рослый моряк в темной накидке.
— Капитан второго ранга Чухнин! — доложился моряк.
Следом из темноты выступил Авдалович, вскинул руку к козырьку:
— Катер готов!
Около Авдаловича стоял человек с простым суховатым лицом и несколькими георгиевскими наградами на груди. В руке он держал «летучую мышь» — керосиновый фонарь.
— Зажигай, казак, фонарь, — велел ему атаман, — не бойся!
— Это — владелец катера, — пояснил Авдалович, — его так же, как и вас, зовут Григорием Михайловичем.
