Раненый тигр — зверь куда опаснее шатуна.
Не видно амбы. И слава богу. Старик, пригибаясь, подошел к кобельку. Тот перестал уже сучить лапами и открыл глаза. В глазах у него стояли слезы.
— Ах ты, однако, — пробормотал старик жалостливо, подсунул под кобелька руки, чтобы поднять его с камней.
Кобелек заскулил тонко, будто ребенок. Старик в ответ по-ребячьи шмыгнул носом.
Собачатина для тигра — все равно что сахарный петушок для ребенка. Сладкая штука. Всей иной «дичи» тигр предпочитает собаку. Бывает, что тигр вымахивает из зарослей и слизывает собаку, которая бежала рядом с охотником, к ногам их жалась, делает это так стремительно и незаметно, что люди даже не успевают тигра засечь.
— Потерпи, потерпи немного, — произнес дед ворчливо. Жоржик потянулся к нему, стараясь лизнуть руку. Раз потянулся — значит, хребет ему тигр не перекусил, и пойдет кабысдох на поправку.
Старик вытащил из-под кобелька руки и проворно, не вставая с четверенек, переместился на несколько метров в сторону, вновь притиснулся к земле, зорко глянул поверх камней — не обозначится ли где черно-красная шкура, не засечет ли он промельк? Дед выставил из-под шапки крупное, с морщинистой мочкой ухо — вдруг шорох какой-нибудь донесется?
Нет, ни движения, ни промелька, ни шороха. Дед невольно поморщился: дело-то хреновое, тигр спокойно жить теперь не даст, оклемается и начнет охотиться за людьми... Его надо обязательно выследить и добить.
Пришла беда — отворяй ворота, — сокрушенно пробормотал старик, переместился еще на несколько метров в сторону; наткнувшись на капли крови, ярко блестевшие на камнях, дед исследовал их, даже на вкус испробовал. Сплюнул: — Дерьмо!
Судя по следам крови, тигра он задел серьезно — значит, тот может находиться где-нибудь недалеко» в сотне метров отсюда... Брать сейчас тигра бесполезно — к себе не подпустит — придется отложить на завтра-послезавтра.
Подхватив пса на руки, кряхтя и ругаясь, дед взгромоздился на лошадь, привез скулящего, подергивающегося, будто от сильного холода, кобелька домой, промыл ему рану травяным настоем, перетянул тряпкой и уложил у порога, на чистой дерюжке.
— Дедунь, он не умрет? — внезапно охрипшим от сочувствия к чужой боли голосом спросила Кланя.
— Через три дня бегать, как молодой, будет.
Действительно, подтверждая пословицу, через два дня кобелек уже носился по берегу речки, оскользался лапами на ровном, будто стекло, припае и звонко лаял — словно бы с ним никакая беда и не стряслась.
Дед, увидев это, лишь восхищенно покрутил головой.
Всем бригадам он велел брать с собой оружие — тигр далеко не ушел, затаился где-то рядом, а раз он не ушел, то будет мстить.
Зверь красивый, но ежели тронешь — непредсказуемый, — сказал дед за ужином казакам; ели картошку, тушенную в печи с английской говядиной — на столе стояло три тяжелых черных чугуна, — в тайге с ним лучше не встречаться. Лучше тридцать раз с медведем встретиться, чем один раз с тигрой...
У нас в Забайкалье такой пакости нету, — заметил урядник Сазонов, закряхтел побито и, схватившись за поясницу — намял здорово, добавил: — Медведи есть, а тигров нет, они до нас не доходят.
— Думаю, что доходят, просто ты, мил человек, с ними не сталкивался. Они даже до самого Якутска доходят. Силищи тигра бывает необыкновенной, — в голосе старика появились восхищенные нотки, — просто невероятно, откуда у кошки, хотя и большой, берется такая сила... У меня однажды была история. Возвращался я с охоты, вышел на берег реки, решил малость отдохнуть. Пора была хоть и зимняя, но еще теплая, снег был такой, м-м-м, — старик помял пальцами воздух, — ну, знаете... словно нежная детская ладошка, очень приятный снег. Нашел я, значит, поваленное деревце, сел, достал кусок копченой кабанятины, хлеб, жую. Вдруг чую — в спину мне кто-то дышит. У меня аж мороз вдоль хребта пробежал, нырнул в задницу и затих. Хочу повернусь голову и не могу, словно мне в шею вогнали железный шкворень. Кусок кабанятины, что был во рту, дожевал с большим трудом, проглотил и наконец нашел в себе силы повернуться. Повернулся, значит, смотрю, а в трех шагах от меня стоит...
— Медведь, — ахнул юный, с тяжелыми натруженными руками байкальского рудокопа казачок Емеля Сотников, глаза у него распахнулись широко, сделались круглыми, наивными, нестерпимо синими: так и заструился из них синий свет.
— Нет, — качнул головою дед. — Тигра стоит, настоящая мама, здоро-овая кошка, пудов на двадцать.
— Это сколько же в килограммах будет? Э? — Емеля озабоченно зашевелил губами, переводя вес в новую меру. — У-у-у!
— Емельян! — предупредил урядник.
— Я таких кошек ранее никогда не видел, — лицо у деда жалобно сморщилось, он пошмыгал носом, — зверина такая, что любому коню хребет одной лапой запросто перешибет. Ну что делать в этой ситуевине? Для начала главное — не делать резких движений, поэтому я осторожно поднялся и говорю тигре: «Ты хорошая мама, умная, ты все понимаешь... Я тебе ничего дурного не собирался делать и не сделаю, отпусти меня, ради бога. С миром отпусти. Извиняй, ежели вторгся в твои владения. Сделал я это, мама, без всякого злого умысла. Отпусти меня, пожалуйста...» Тигра смотрит на меня, значит, круглыми глазами и, чувствую, все понимает. Абсолютно все. До последнего словечка. Но только я сделал шаг в сторону от нее, как смотрю — тигра тоже сделала этот шаг, за мной следом. Э-э, думаю, так просто он меня не отпустит. Стрелять нету возможности — ружье лежит на снегу, не успею дотянуться, тигра меня срежет в прыжке. Снова стал ее уговаривать: «Отпусти, меня, мама, с миром. Я ничего худого делать тебе не собирался. Отпусти, пожалуйста! И извини, ради бога, за вторжение в твои владения...» Говорю я ей это, значит, говорю, а голос у меня, слышу, уже дрожит от напряжения. Тигра меня слушает очень внимательно и все понимает. Вот какая это умная гада...
Дед замолчал. За окном в реке раздался сильный всплеск. Скорее всего обломился кусок ледового припая. Речка эта всегда замерзала с трудом — уходила под лед, лишь когда прихватывали сильные, за тридцать градусов, морозы,
— Ну и что дальше? — не выдержал Емельян.
Лицо дедово потемнело, по нему пробежала легкая судорога, старик словно пытался определить, точно ли это грохнулся ледовый припай? Вдруг тигр? Но тогда бы собаки подняли лай... Да и не пойдет тигр сейчас к дому, не дурак.
— А, дедуня? — снова заканючил Емельян.
Старик просел в плечах, тревога на его лице исчезла.
— В общем, чувствую я, кранты вот-вот должны мне прийти — тигра меня по-доброму не отпустит. Не хочет отпускать. В глазах у нее появилось что-то такое, — дед повертел пальцами в воздухе, — что не оставляло мне ни одного шанса на спасение, и что это было — словами не передам. Но сдаваться все равно нельзя. Я продолжаю уговаривать тигру, а сам делаю еще шаг в сторону. Она — за мной да при этом облизнулась так смачно, так голодно, что у меня не только лоб, даже уши стали мокрыми.
