* * *
За годы, прошедшие с тех пор, как Вексфорд стал полицейским, допрашивающим свидетелей, образ жизни во всей стране незаметно, но радикально изменился. В те, первые, дни все мужчины ходили на работу, а все женщины сидели дома. Неполный рабочий день, распространение образования и свободы для женщин, самостоятельная предпринимательская деятельность и, конечно, безработица все это изменили. Старший инспектор не слишком удивился, когда в первом доме, куда он позвонил, покинув машину и Дональдсона, его встретил молодой человек с младенцем на руках и трехлетним ребенком, цепляющимся за его джинсы.
Это был Джон Уиттон, студент и отец двоих детей, жена которого работала системным аналитиком полный рабочий день. Именно она сидела с Ральфом Робсоном, пока он ждал приезда племянницы. В доме стоял тот странный, слабый запах, который узнают все, кто сам был родителем, – сложный аромат молока, детских пищеварительных процессов, аммиака и присыпки из талька. Этот молодой папаша жил через один дом от Гвен Робсон в течение трех лет после женитьбы, когда местные власти выделили им с женой дом в Хайлендз, но он заверил Вексфорда, что плохо знал соседей. Зная, что Гвен работала в местном совете в качестве помощницы по дому и имеет репутацию дамы, склонной к филантропии (его собственное слово), они с супругой однажды рискнули спросить у нее, не посидит ли она с их ребенком.
– Наша постоянная няня подвела нас, а это был особый случай, – рассказал Джон. – Собственно говоря, это была третья годовщина нашей свадьбы, и Розмари была уже на сносях. Мы знали, что пройдет еще много месяцев, пока нам удастся опять куда-нибудь пойти вечером. Я спросил миссис Робсон, и дело было не в том, что она не захотела, а в том, какую плату она запросила. Мы не могли на это согласиться, живя на одну зарплату, не могли платить ей три фунта в час. Скотт никогда не просыпается вечером, так что она получила бы тысячу двести просто за то, чтобы посидеть у нас дома и посмотреть телевизор.
Вероятность что-то узнать здесь была очень мала, но Вексфорд все же решил попытаться – на всякий случай. Он спросил Джона Уиттона о прошлом четверге. Видел ли тот Ральфа Робсона во второй половине дня, примерно в четыре тридцать? Но Уиттон покачал головой. Он был дома, так как его жена в тот день забрала машину, и он был очень занят: готовил детям чай, и обоих надо было выкупать. Он даже не мог вспомнить, видел ли, как Гвен Робсон уехала из дома.
По соседству, между Уиттонами и Ральфом Робсоном, жила супружеская пара, которую так не одобряла Гвен – Тревор Моррисон и Никола Резник. Они оба находились в доме, откуда вели свой бизнес по продаже и рассылке по почте подержанных книг. Вексфорд догадывался, что это весьма сомнительный бизнес. Здесь ему в первый раз предложили чаю, как он и предвидел, хоть и травяного – в красной жидкости плавал пакетик с цветочным ярлычком. Полицейский принял и предложенное печенье – жесткое, темно-коричневого цвета и хрустящее. Никола Резник, хоть и была еще молодой и выглядела очень современной в джинсах, сапогах и в синей шерстяной матросской фуфайке, оказалась не меньшей сплетницей, чем могла быть ее бабушка.
– Она пыталась заставить живущего напротив старичка составить завещание в ее пользу, – сообщила она гостю. – Он всем рассказывал о деньгах, которые лежат у него в банке. Ему было лет сто, правда, Трев?
– Ему было восемьдесят восемь, когда он умер, – сказал Моррисон.
– Да, ну очень старый… – продолжила Никола. – Понимаете, он вечно жаловался, что ему не хватает денег, особенно при таких счетах на бензин зимой. И он любил звонить по телефону. У него была дочь в Ирландии или где-то там, и он любил ей звонить. Без толку было ждать, чтобы она позвонила ему сама, обычно говорил он. Ну, я ему сказала, мол вы должны подать заявление на дополнительное пособие. Почему бы и нет? Вы имеете на него право, и я считаю, что надо получать то, что тебе положено. Эти старые люди гордые, но такая гордость просто не имеет смысла. Если ты работаешь всю жизнь, то имеешь право на все, что предлагает тебе государство. Но он так не считал. С моей стороны нехорошо просить это пособие, сказал он мне, у меня лежат деньги в банке, и мне придется им рассказать о них; у меня больше трех тысяч в Доверительном сберегательном банке, и когда я о них заявлю, мне ни за что не дадут дополнительное пособие. И это правда.
– Мы говорим о мистере Эрике Своллоу? – спросил Вексфорд, делая героическую попытку выпить свой чай из гибискуса.
– Да, о старине Эрике. По-моему, я никогда не знала его фамилии, а ты, Трев? Во всяком случае, он всем рассказывал о своих трех тысячах в банке, хвастался ими. И я слышала, как он сказал, будто его дочь рассчитывает их получить, но она не должна думать, что это произойдет автоматически. Это его деньги, и он имеет право делать с ними, что захочет. Имейте в виду, он все время жаловался на нее, потому что она неделями не давала о себе знать.
– А что вы там сказали насчет завещания? – напомнил рассказчице старший инспектор.
– Это было, должно быть, год назад или больше… Ну, по крайней мере год назад. Она только что ушла с работы в социальной помощи, но все равно приходила к нему в дом каждый день. Я сидела здесь и работала над нашим каталогом, и Тревор тоже был дома, когда она подошла к двери и спросила, не засвидетельствуем ли мы один документ для Эрика. Это было совершенно неожиданно – я хочу сказать, что раньше почти с ней не разговаривала, и она игнорировала меня, когда встречала на улице. Она сказала, что ему нужно подписать документ, и нужны два свидетеля. А потом, знаете, что она сказала? Что было бы лучше, если б мы не были женаты, и вообще никак не связаны друг с другом! Я была поражена. Ну, я подумала, что это имеет какое-то отношение к дополнительному пособию, и собиралась пойти, но Тревор спросил у Гвен, что это за бумага, и она ответила, что это пустяки, нам не о чем беспокоиться, просто анкета. Ну, естественно, Тревора это объяснение не удовлетворило, и он сказал, он должен знать, что мы подписываем до того, как пойдем туда, и тогда она сказала, что это завещание Эрика.
– И меня это очень насторожило, как вы можете себе представить, – вставил Моррисон. – Это дурно пахло, если вы меня понимаете.
– Совершенно верно, это дурно пахло, – подтвердила его подруга. – Во всяком случае, я просто сказала, что мы очень заняты, чтобы она на нас не рассчитывала. Гвен ответила, что всё в порядке, что она быстро найдет еще кого-нибудь и что в любом случае ее племянница приедет завтра вечером. Я думаю, вы уже знакомы с этой племянницей, не так ли? Это та, у которой такой вид, будто она модель, демонстрирующая одежду…
Все это звучало довольно интересно и было бы полезно, если бы Гвен Робсон подозревали в убийстве, а Эрик Своллоу и любой из этих других стариков и старух были жертвами. Но жертвой стала именно она. Вексфорд задал вопрос о передвижениях Ральфа Робсона, и Никола Резник смогла сообщить ему, что слышала какие-то звуки из соседнего дома поздним вечером в четверг. Стена между домами была тонкой, и можно было услышать щелчок выключателя, когда включали или выключали свет, постукивание палки Робсона и, конечно, телевизор.
Чем ей особенно запомнился прошлый четверг?
