— Вы шокированы, не так ли? — сказала Матильда, словно читая по лицу Рены. — Но я его дочь и могу быть такой же предприимчивой, как он. Да и как иначе я могу защитить себя от него?
— Никак, — согласилась Рена. — Когда опасность велика, нужно использовать любую возможную защиту. И если я смогу чем-нибудь вам помочь, быть может, спрятать вас или помешать вашему отцу догадаться обо всем, можете мне доверять.
— Я уверилась в этом, как только увидела вас, — радостно отозвалась Матильда. — Мне так долго не с кем было поговорить. Едва переступив порог, я поняла, что граф ни капельки меня не любит, что бы папа ни говорил. — Она лукаво улыбнулась Рене. — Честно говоря, я думаю, что он скорее женится на вас.
Рена уставилась на собеседницу. Сердце глухо заколотилось у нее в груди, и внезапно стало тяжело дышать, но она постаралась взять себя в руки.
— Вы забываете, что я замужняя женщина.
— Ах, оставьте, никакая вы не замужняя. Эти сказки могут быть хороши для папы, но не для меня. Не волнуйтесь. Храните мою тайну, и я сохраню вашу.
— В любом случае, я уверена, что вы ошибаетесь, — спешно сказала Рена. — Я не интересую его сиятельство… в этом смысле.
— Вы обращаетесь к нему «ваше сиятельство», когда остаетесь наедине? — лукаво поинтересовалась Матильда.
— Право же, я не понимаю… И потом, вы видели нас вдвоем не больше пяти минут…
— И все эти пять минут его взгляд неотрывно следовал за вами. Я знаю, что он чувствует к вам, но что чувствуете к нему вы? Он когда-нибудь заключал вас в объятия и прижимал к себе? Это вас волновало?
Рена вспомнила, как Джон обнимал ее сегодня днем. Но это было по-доброму, по-дружески, не более того. Однако ей припомнился и тот, другой раз, когда они вместе упали на ковер, потому что Джон принял ее за привидение. Ей не удавалось изгнать из памяти ощущение тяжести сильного тела Джона на своем теле, мощи, которую она почувствовала в нем. Матильда права. Это было волнующе.
Но то была случайность, ничего общего с любовью. Хотя…
— Надеюсь, вы найдете способ быть с мужчиной, которого любите, — сказала Рена, искренне пожелав ей этого.
На мгновение храбрый настрой Матильды иссяк, и девушка вздохнула.
— Если он когда-нибудь узнает, что я люблю Сесила и Сесил любит меня, он найдет способ выдворить его из страны или даже убить. Папа всегда добивается того, чего хочет, и временами мне кажется, что так будет всегда.
— Могу представить. Вам придется действовать очень осторожно и очень умно.
Лукавая улыбка вернулась к Матильде.
— Разумеется, я умна. Недаром же я дочь Джереми Уингейта.
— Послушайте, Лэнсдейл, если вы откажетесь от моего предложения, будете сожалеть об этом до конца своих дней. Нужно научиться реально оценивать свои шансы и брать от жизни то, что нужно.
— Вы очень любезны, но…
— К черту все это! Я предлагаю вам отличную сделку. Вы приведете дом в идеальный порядок. К вашим услугам будет все, что можно купить за деньги. Чего еще желать?
— Может быть, жену, которую я люблю и которая любит меня? — шутливым тоном предложил граф.
— Сентиментальный вздор! Кроме того, моя дочь всегда находила вас привлекательным. Она призналась мне в этом после вашей встречи.
— Насколько мне помнится, я говорил в основном о своем корабле. Думаю, ей было ужасно скучно.
— Что же, она, разумеется, не показывала своих чувств. Таковы девушки. Но я-то знаю. Теперь настала пора действовать.
— Вы слишком торопитесь, — сказал Джон. — Даже если я поверю, что у вашей дочери возникли ко мне какие-то чувства на том балу, с тех пор прошло немало времени. Сейчас ее взгляды могут оказаться другими. Женщины любят сами выбирать себе мужей, а не принимать чье-то готовое решение.
— Моя дочь не такая, — отрезал мистер Уингейт. — Она делает то, чего хочу я, и хорошо знает, с какой стороны ее хлеб намазан маслом!
Граф поморщился от жесткости этих слов.
— Вы не узнаете этот дом, когда мои люди закончат работу, — сказал Уингейт.
— Ваши люди?
— Люди, которых я найму, чтобы вернуть поместью его величие. Архитекторы, ремесленники — лучшие специалисты, которых можно купить за деньги. Никакие расходы меня не остановят.
— Но, возможно, это не самый лучший способ восстановить поместье.
— Что, дьявол подери, вы хотите этим сказать? Разумеется, это самый лучший способ. Все упирается в деньги. Другого способа нет.
— Смотря чего вы хотите достичь, — тихо сказал граф.
— Но ведь мы уже договорились о том, чего пытаемся достичь, — нетерпеливо сказал Уингейт. — Создать для лорда Лэнсдейла такое окружение, которое ему полагается и в котором жили его предки: богатые угодья, красивый дом. Вам также понадобится городской особняк, но этим займемся позднее.
— Прошу прощения, — перебил его граф, — это может быть вашей целью, но не моей. Я не могу думать только о себе. Если поместье восстанавливать, то это должно принести достаток всей округе, дать работу местным ремесленникам и торговцам.
— Вот наказание! Зачем вам о них волноваться? Нужно думать о себе.
— Не только о себе, — спокойно возразил граф.
В голосе Джона вдруг прорезалась твердость, которая подсказала Уингейту, что его тактика не работает. Он не был ни чувствительным, ни тонким человеком, но умел проявить сообразительность, когда речь шла о собственных желаниях, а теперь слова графа пролили новый свет на дело.
— Разумеется, — рявкнул он. — Человек должен делиться своим счастьем с теми, кому повезло меньше. Благородство обязывает! Так и надо. Конечно, вы знаете свой долг перед округой. Но ведь и в поселке выиграют от того, что я предлагаю. Мои люди придут и решат, что требуется сделать, а потом наймут для этого местных. Они будут покупать продукты в здешних магазинах, некоторые арендуют комнаты для жилья. Они будут тратить деньги здесь — в конечном итоге, в этом вся суть. Значит, решено. Рад, что мы понимаем друг друга.
— Вы слишком торопите события…
— Если есть хорошая мысль, немедленно приступай к работе — таков мой девиз.
За стеклянными дверьми мелькнули тени, и в комнату вошла Рена, за которой следовала Матильда.
— А вот и вы обе! — вскричал Уингейт в попытке изобразить радушие, от явной лживости которого всех передернуло. — Мы как раз строили планы. Мои люди начнут работать над этим домом со следующей недели.
Наступила гробовая тишина. Ее нарушил звук, которого ожидали меньше всего.
Хихиканье. Дурацкое, глупое хихиканье.
Это была Рена.
Граф уставился на нее. Сама бессмысленность исходящего от нее звука поставила его в тупик.
