– Если бы ты доказал, что эти недоумки действительно померли, я бы тут же заткнулась, – сказала она и подмигнула. – Кто-нибудь находил их косточки на этих самых далеких островах?
– Они просто отплывают в сторону заката, подобно животным, чующим наступление «Великого часа». А больше я ничего не желаю знать и не знаю.
– Так вот, а я знаю, – сказала пожилая леди. – Ты начитался статеек в «Нэшнл джиографик» про слоновье лежбище.
– Не лежбище, а кладбище! – возопил он.
– Лежбище, кладбище, какая к черту разница! Я-то думала, что сожгла все эти журналы. Ты что, припрятал пару-тройку?
– Послушай, Милдред, – сказал он сурово, хватаясь за чемоданчик. – Мои мысли влекут меня на север. Что бы ты ни сказала, я не поверну на юг. Я настроен на волну сокровенных источников первозданной души.
– Ты настроен на любую дребедень, прочитанную в последнее время в журнальчиках для ценителей болотной жижи! – И с этим словами она ткнула в него пальцем. – Ты что, думаешь, я уже ничего не помню?
Его плечи опустились.
– Опять ты со своим досье!
– Взять хотя бы дело о шерстистом мамонте, – не унималась она. – Когда тридцать лет назад в русской тундре откопали из мерзлоты мамонта, ты вместе с этим олухом Сэмом Герцем носился с блестящей идеей захватить мировой рынок консервированной мамонтятины. Думаешь, в моих ушах еще не звенят твои слова: «Представь, какие деньги выложат члены Национального географического общества, лишь бы полакомиться у себя дома нежными ломтиками мяса сибирского шерстистого мамонта с десятитысячелетним сроком давности, вымершего десять тысяч лет назад»? Думаешь, мои раны зарубцевались?
– Я вижу их словно наяву, – признался он.
– Думаешь, я запамятовала, как ты отправился на поиски пропавшего племени оссео, или как его там, в Висконсин, чтобы субботними вечерами пешком добираться до города, накачиваясь там, а потом свалиться в карьер, сломав при этом ногу, и проваляться в нем три дня и три ночи?
– Ты помнишь все в мельчайших подробностях, – сказал он.
– А туземцы и «Время уходить»? Так вот что я тебе скажу: тебе – время сидеть дома! Это время, когда плод не свалится с дерева тебе прямо в рот, а за ним нужно ходить в магазин. А почему нужно за ним ходить? Да потому, что кое-кто, обойдемся без имен, несколько лет назад разобрал машину, как какой-нибудь будильник, да так и оставил ее внутренности разбросанными по двору. В четверг исполняется ровно десять лет, как я выращиваю в своем саду автозапчасти. Еще десяток лет – и от нашей машины останутся кучки ржавчины. Выгляни в окно! Время собирать и жечь листья! Время рубить деревья и пилить их на дрова. Время прочищать дымоходы и вставлять зимние двери и рамы. Время крыть крышу. И если ты думаешь, что тебе удастся от этого увильнуть, подумай дважды!
Он прижал руку к груди.
– Мне больно, что ты так недоверчиво относишься к моей врожденной чувствительности к надвигающемуся концу.
– А мне больно от того, что «Нэшнл джиографик» попадает в руки выживших из ума хрычей. Я так и вижу, как ты, начитавшись этих журналов, впадаешь в грезы, после которых мне надо за тобой убирать. Всех этих издателей «Нэшнл джиографик» и «Попьюлар меканикс» надо бы в принудительном порядке заставить любоваться твоими недостроенными гребными лодками, вертолетами, одноместными махолетами с крыльями как у летучей мыши. И все это у нас на чердаке, в гараже и в подвале! Мало того, пусть забирают это барахло себе!
– Говори, говори, – сказал он. – Я стою перед тобой, словно белый камень, тонущий в пучине Забвения. Ради всего святого, о женщина, позволь мне удалиться и угаснуть в мире и покое!
– Для Забвения будет полно времени, когда я найду тебя за поленницей окаменевшим от холода.
– Боже праведный! – воскликнул он. – Неужели признание собственной смертности всего лишь тщеславие?
– Ты жуешь и пережевываешь эту мысль, как табак.
– С меня хватит! – вскричал он. – Мои земные блага сложены в стопку на заднем крыльце. Можешь отдать их Армии спасения.
– И «Нэшнл джиографик» в придачу?
– Да, черт побери этот «Нэшнл джиографик»! А теперь посторонись!
– Если ты собрался помирать, тебе ни к чему целый чемодан одежды, – заметила она.
– Руки прочь, женщина! Может пройти еще много часов. Что же, мне лишаться последних личных вещей? Сцена расставания должна проходить трогательно. А вместо этого – одни только обидные упреки, язвительность, сомнения и подозрения.
– Ладно, – сказала она. – Иди в лес и коротай там холодную ночь.
– Зачем же обязательно в лес?
– А куда же еще можно отправиться умирать в Иллинойсе?
– Ну… – сказал он и запнулся. – Ну, всегда найдется автострада.
– Чтобы попасть под колеса! Я и забыла!
– Нет-нет!
Он зажмурился, затем открыл глаза.
– Пустые проселочные дороги уводят в никуда и куда угодно по ночным лесам, пустошам и далеким озерам…
– А ты часом не собираешься взять напрокат каноэ – и шлеп-шлеп куда-нибудь на веслах? Уже забыл, как перевернулся у Пожарного пирса и чуть не утоп?
– Разве я заводил речь о каноэ?
– А что, нет? Туземцы-островитяне, говорил ты, уходят на каноэ в великую неизвестность.
– Так то же в Южных морях! А у нас только на своих двоих можно найти свои природные истоки и естественный конец. Я мог бы пойти на север вдоль озера Мичиган, по дюнам, к ветру и высокой волне.
– Вилли, Вилли, – сказала она нежно, качая головой. – О Вилли, Вилли! Что мне с тобой делать?
Он заговорил тише:
– Просто предоставь меня самому себе.
– Хорошо, – тихо сказала она. – Хорошо.
И на ее глаза навернулись слезы.
– Ну что ты, ладно тебе! – сказал он.
– О, Вилли…
Она пристально смотрела на него.
– Скажи мне, положа руку на сердце, ты действительно думаешь, что конец твой близок?
Он заметил в ее зрачках свое миниатюрное, но безупречное отражение и отвел невольно взгляд.
– Я всю ночь напролет думал о вселенском приливе, который приносит человека, и отливе, который уносит его. Так что с добрым утром и прощай.
– Прощай?
Она взглянула на него, будто услышала это слово впервые.
В его голосе послышалась уступчивость:
– Милдред, конечно, если ты категорически против, я останусь…
– Нет!
Она взяла себя в руки и высморкалась.
– Это твои чувства и ощущения. Я не могу с ними бороться!
– Ты уверена? – спросил он.
– Уверенный у нас ты, Вилли, – сказала она. – Ну же, в путь. И прихвати свое теплое пальто. Ночи холодные.
