Кажется, это был их самый долгий разговор с первого месяца ее стажировки. А ведь сколько у него было возможностей, болтаясь вместе со всеми в баре, разговорить ее во время общей беседы! Он упустил свой шанс. Она же отдалялась от него, окружая себя все более мощным силовым полем, чтобы не подпускать к себе.
– У меня была мечта. – Она снова вздохнула. Ее морщинка на лбу отнимала у него все силы. – Возможно, она была похожа на мечту маленькой девочки, желающей стать принцессой, и я представляла себя в сказке, вместо того чтобы жить в реальности, но в то время я этого не понимала. Я просто хотела найти себя.
Какой захватывающе интересный подход! И она только что открыто заявила о нем? Сообщила людям, чего она хочет, прежде чем это оказалось у нее в руках? Merde, ей точно нужен мужчина, который будет заботиться о ней.
Патрик улыбнулся, но получилось как-то криво.
– А разве мы с тобой не персонажи твоей сказки, Sarabelle? – Он принял высокомерную позу, подняв подбородок. – Ну чем я не принц?
Ее взгляд был прямым, темным, непостижимым, и Патрик будто наяву ощутил, как ее руки с симпатичными ноготками погружаются в его грудь, берут большую горсть того, что там можно найти, и вытягивают наружу, чтобы хорошенько рассмотреть. Он ненавидел это чувство. Но одновременно так чертовски сильно любил его, что чуть не запыхтел, как собака, желая опять и опять испытывать его. «Да, пожалуйста, вырви мое сердце еще немного. И еще, и еще, и еще. Видно, я и вправду неутомимый мазохист».
Но, конечно, не нужно, чтобы она это поняла. Он улыбнулся:
– Когда я мечтал стать инженером, то хотел заниматься воздухоплаванием и космонавтикой.
Ошеломленное выражение ее лица показалось ему удивительно привлекательным. Сколько всего он мог бы сделать с ее полураскрывшимися губами!
– Что же заставило тебя изменить своей мечте?
Он сделал ошибку, когда открылся собственной матери. Которая и отняла у него эту мечту, как делала всякий раз, когда обращала на сына свое непредсказуемое внимание и впадала в ярость из-за его непослушания. В наказание она забирала у него самое желанное и любимое.
– Мне было тогда лет двенадцать.
Сара напряженно улыбнулась:
– Кажется, в этом возрасте проще сменить карьеру, чем в двадцать три.
Столько ей было, когда она начала учиться в Culinaire. Она рассталась со специальностью инженера чертовски быстро. И к черту Политехническую школу.
– А в двадцать семь? – внешне спокойно спросил он, делая вид, что его очень интересуют большие греческие колонны église de la Madeleine
[45].
Сара резко повернулась к нему.
– О чем ты говоришь?
– Да так, ни о чем, – безразлично ответил он.
– Тебе столько лет?
Он пожал плечами и вытянул перед ней руку, чтобы она не попала под проезжающий автомобиль.
– Ты хочешь сменить работу? – Сара даже задохнулась от волнения.
Патрик поднял бровь:
– А разве похоже, что я хочу сменить работу?
– Ты же MOF
[46], – не могла поверить Сара. – Ты не можешь.
– К тому же Люку я почти что брат, ведь мы с ним были в одной приемной семье, – согласился Патрик. – Так что, сама понимаешь…
«Я действительно не могу. Я нужен ему. И он всегда был рядом, когда был нужен мне».
– Его брат? – От удивления Сара приоткрыла рот и уставилась на Патрика. – Погоди, ты… был в приемной семье?
– Да. Так вышло. – Он пожал плечами, прерывая разговор. Значит, не надо продолжать эту тему. Ему-то точно не надо. Все равно, спасибо Люку. – Никто не понимает наших с ним отношений. Люк уже ушел от них, а я пробыл в той приемной семье всего несколько месяцев до того дня, когда он позволил мне стать его учеником и переехать в крошечную квартирку рядом со своей. Вот и получается, что у нас отношения братские, хотя мы и не братья.
Она наморщила лоб, и ему захотелось наклониться и осторожно, едва прикасаясь, разгладить его губами. Он мог бы поспорить, что в один миг снимет все напряжение. Пусть даже оно уйдет в оплеуху, которую она отвесит ему.
– А сколько тебе было лет, когда ты начал учиться у Люка?
– Пятнадцать. Как обычно.
– Так он вроде как закончил твое воспитание?
– Смотри, – радостно воскликнул Патрик. – Ladurée
[47]. – Он положил руку Саре на спину, чтобы повернуть ее к витринам, и посмотрел на ее лицо. Прославленный salon de thé
[48] был символом Парижа и macarons
[49] для половины мира. Элегантные стопки зеленых, цвета мяты, и розовых коробок, а также pièces montée
[50], сделанные из macarons, заполняли окна под навесами из темно-зеленой ткани. Патрик даже во сне мог бы сделать macarons получше, ну да ладно. Лицо Сары заполнилось вожделением, и она забыла о Патрике. И, что еще важнее, об их беседе. Он почувствовал это и решил, что так даже лучше. И зачем только он упомянул чертовы слова «приемная семья»!
– Ты этого хочешь? – спросил он. – Чтобы у тебя была собственная кондитерская вроде Ladurée?
– Моя не будет столь же знаменитой, это очевидно, – смутилась Сара.
Он поднял брови, поскольку не понимал, что тут очевидного. Ведь все, к чему он сам имеет какое-либо отношение, может быть только легендарным.
Такой взгляд уже вошел в привычку.
