Он рассматривал рисунок торта, когда Сара прошла мимо, даже не обратив на него внимания. Голова ее была укутана шарфом. Его сердце каким-то образом поднялось в голову и начало биться там, опять и опять ударяя по внутренней поверхности черепа и не давая нервным клеткам объединиться.
Внезапно Сара вернулась – как видно, заметила, чем он занят.
– Это что такое?
Он захлопнул блокнот, натянул на него резинку и вручил ей.
– Ты оставила его на столе.
– А ты вот так просто взял и просмотрел?
Она выдернула блокнот из его руки.
Его пальцы впились в ладони. Не хватало еще и кулаки сжать!
– Мне понравился эффект бального платья на последнем торте. Я мог бы показать тебе одну хитрость, чтобы получилось именно так, как ты хочешь.
– Это не твое дело. – Сара вцепилась в блокнот. – А мое.
Его руки сжались в кулаки. «Какого хрена я сделал, Сара? Ты избегаешь меня из-за какого-то глупого промаха?»
– Твоя собственная кондитерская?
Патрик шел в ногу рядом с ней, и ему было наплевать, если кто-то и увидит их вместе. И действительно, не успел он подумать об этом, как вышел Ной, увидел их и бросил на Патрика очень холодный взгляд.
– В Калифорнии, – сказала она так, будто залепила пощечину. – Через четыре недели.
И опять прямо в его теле возникло неприятное ощущение, захватило желудок и скрутило его. Надо дышать ровно. Нельзя дать ей заметить, как эффективно она управляет им. Просто нельзя.
– У тебя отличный почерк, – сказал он, глядя на ее черную голову.
Сара осталась безучастной и ничего не ответила.
– А я пишу как курица лапой.
Он заставил свой голос прозвучать весело, будто это не имело значения, быстро взял – почти выхватил – у нее блокнот, открыл его и написал свое имя напротив рисунка ее будущего фантастического торта. Подпись получилась большой, растянутой на всю маленькую страничку.
Она секунду смотрела на нее, когда он вернул ей блокнот. Ее рука поднялась к его краю и остановилась, будто в сомнении, потому что она, наверное, ненавидела вырванные страницы – их остатки портили совершенство ее блокнота. Она взглянула на Патрика, и он понял, что она в ярости.
В ярости, потому что его имя ворвалось в ее мечты? Теперь и в нем поднялся гнев – немая, тупая сила, которая до сих пор не знала, что он никогда не показывает, когда что-то имеет для него такое большое значение, что может его рассердить.
– Как ты научилась писать так аккуратно? – В его голосе проскользнуло немного резкости, несмотря на легкость, которую он попытался изобразить. – Если не получалось идеально, ты не оставляла такие страницы?
Ее брови сразу сошлись, будто то, что он сказал, имело почти столько же смысла, сколько большое красное сердце с поцелуйными губами. И взмах ее бровей лишил его рассудка. В Патрике проснулся голод, который хотелось утолить, заставив Сару воспылать страстью.
– Это из-за мамы, – холодно сказала Сара. Ну, хоть начала говорить с ним, что уже хорошо. Он почувствовал своеобразное чувство выполненного долга в том, что смог заставить Сару рассказать что-то о себе, даже когда она пыталась не допустить этого. – Сама она не умела писать по-английски, но хотела, чтобы мы были так же хороши в английском письме, как дети американских матерей. Поэтому заставляла нас копировать слова из книг по многу раз, пока у нас не начинало получаться правильно.
Она согнула правую руку, когда говорила это, и глядела на нее так, будто руку свела судорога. Гнев начал выходить из него, как отступающая волна, и вместо него появилось непреодолимое желание поднять свою руку и стереть с ее руки память об этой кропотливой работе.
– Разве твои учителя не говорили ей, что вы молодцы?
– Мне было три года. – Она еще секунду смотрела на свою руку, а потом на мгновение закрыла глаза. – Это было… важно для нее. Делало ее счастливой.
Погоди-ка. Он мало общался с детьми, но ведь трехлетки совсем еще крохи? Разве в этом возрасте у них не пухлые пальчики и пухлые щечки?
– Ты научилась так писать, когда тебе было всего три года?
– Тогда она и начала учить нас, – сказала Сара и опять отвернулась от него на следующем повороте. Он последовал за ней. Они уже подходили к Сене. – Но потребовалось несколько лет практики.
На это он будет злиться потом. А сейчас он поднял ее руку, снял с нее перчатку и мгновение смотрел на ладонь Сары. Должно быть, в три года ее рука была очень маленькой. И крошка должна была практиковаться в письме по многу часов в день, чтобы на всю жизнь сохранить такую точность. Должно быть, ей это казалось безнадежной задачей, но она сгибалась над листом бумаги, терпя неудачу за неудачей, стараясь, чтобы ее мама была счастлива. Он поднес ее руку к губам и поцеловал костяшки.
Она крепко сжала кулачок и вырвалась.
Он опять разозлился, но не так сильно, как прежде.
– Присядем на той скамье.
Она почти секунду пыталась сопротивляться его команде, но его рука была на ее спине, и Сара уступила. Напряжение в Патрике чуть ослабло из-за того, что он еще мог заставить ее уступить ему. Она же не могла совсем не обращать на него внимания благодаря тому, что в течение пяти месяцев он был ее боссом. Наверное, именно поэтому она настороженно относилась к их развивающимся отношениям. Он стиснул зубы и оставил руку на ее спине, продолжая управлять Сарой, как ему хотелось – повел ее по лестнице на нижнюю набережную к скамье, стоящей между двух по-зимнему голых платанов.
Вплоть до момента, когда они сели там у холодной коричневой воды, он намеревался управлять ею, чтобы вернуть их прежние отношения и, не дай бог, не подчиняться женщине, которая могла так деспотически издеваться над ним. И неожиданно для Сары – то ли из-за холода, то ли потому, что она была маленькой, то ли от того, что ее подбородок выглядел упрямым, поскольку она отказывалась смотреть на Патрика – он просто притянул ее, посадил к себе на колени, охватил руками, чтобы ей было уютно и чтобы удержать ее, когда она в удивлении попыталась сопротивляться.
– Сара, – спокойно сказал он. – Что у нас не так?
Спросив ее, он полностью расслабился. Ощущение власти вернулось к нему, вытеснив ту его разъяренную слабость. Это была не власть над ней, просто… власть. Он мог быть достаточно властным, чтобы все исправить. И наплевать на его прошлое, которое пыталось разуверить его в этом.
Глаза Сары распахнулись, и губы задрожали. В странном порыве надежды он на секунду подумал, что она сейчас заплачет. Он не собирался доводить ее до слез. Конечно же не собирался. Но дело было в ней самой. Сара, казалось, хотела заплакать в то время, как он держит ее – будто она доверяет ему. Доверяет себе. Может, просто дать себе волю.
Она прикрыла глаза и смотрела вниз.
