Мы притащились к единственной плотно закрытой двери на верхней лестничной площадке. Все остальные двери там были приоткрыты.
– Нет, – удалось вымолвить мне. – Пожалуйста, не надо… не надо…
Конец настанет в этой комнате. Он убьет меня в этой комнате.
Кончиком ножа Кит нажал на ручку двери, и та со щелчком открылась. Он сильнее сжал рукой мою талию. Я попыталась сосредоточиться на мысли простого дыхания, дыхания без ограничений. Кит заскулил, точно попавший в капкан зверь, пытаясь перетащить меня через порог. Ему не хочется входить туда. Ему нестерпимо то, что приходится делать. Из комнаты дохнуло жуткой вонью разложения, и я невольно затаила дыхание, подавив приступ тошноты. Теперь мой взгляд был прикован к черной жужжащей туче над двуспальной кроватью, а на этой кровати…
Нет. Нет. Нет, пожалуйста, нет, пожалуйста, нет, пожалуйста, нет.
Четыре громоздких полиэтиленовых свертка разной длины, их края заклеены коричневым скотчем для обвязки бандеролей. Черное облако жужжащих мух облепило четыре зловонных кокона – три лежат рядом, бок о бок, а один – самый маленький – в провале между двумя самыми большими. Через прозрачный полиэтилен я вижу какую-то ткань – стилизованные цветы и листья образуют пейслийский узор
[61]…
– Нам пришлось завернуть их наподобие мумии, – пояснил мой муж, – чтобы избавиться от запаха, избавиться от этих пронырливых мух… Так говорила Джеки. Видишь, как удачно это сработало? Ее чу́дная идея избавления от мух.
Вот он, спасительный момент! Сейчас я могла бы сбежать, если б меня не охватила безвольная вялость. Кит наклонился, увлекая меня за собой. Там, на полу, возле ножки кровати, лежал рулон почтового скотча.
– Возьми его, – велел бывший муж, освобождая мне одну руку. – Заклей себе рот, и для надежности обмотай два раза вокруг головы.
Клинок ножа блеснул прямо перед моими глазами. Чуть ближе, и нож вонзился бы мне в глаз. По моим ногам что-то потекло. Я пыталась отрицать очевидное, хотя отлично знала, что произошло, и была не в состоянии ничего изменить. Я обмочилась. Закрыв глаза, я попыталась отвернуться, чтобы не видеть мою позорную влагу на ковре. Кто бы ни нашел мой труп, он будет знать, что я умерла до ужаса перепуганная и униженная.
– Подними скотч, – опять повторил Кит, словно не мог понять, почему то, что ему нужно, еще не произошло. – Заклей себе рот и дважды оберни лентой голову.
Но я была не в силах ничего сделать, абсолютно ничего. Не в силах выполнить его указания, не в силах даже сопротивляться.
– Просто убей меня! – захлебнувшись рыданиями, взмолилась я. – Прикончи!
26
24 июля 2010 года
– Множество студентов Кембриджа остаются жить здесь после окончания обучения, – заметила Чарли. – Почему же не остался Кит Боускилл, если он так полюбил этот город?
Она сидела на заднем сиденье машины Саймона, оставив свою собственную на стоянке возле паба «Гранта». Даже учитывая пробки, они ползли со скоростью черепахи. Сэм уже предположил разок, что быстрее будет дойти пешком, и вскоре Чарли начала подумывать, что он высказал дельную мысль. За время их сидения в пабе машина успела раскалиться под жарким солнцем, и от кондиционера пока было мало толка. Спинка топа Чарли промокла от пота.
– На эту проблему лучше смотреть под другим углом, – ответил ее муж. – К Боускиллу нельзя подходить с обычными мерками; он не из тех нормальных парней, которые нацелились достичь успеха, преуспели, а потом похлопали себя по плечу за отлично проделанную работу. Подумай о нем как о неполноценном роботе, запрограммированном только на тайное совершенствование опыта собственной неполноценности. Всю свою жизнь он совершенствовался только в этом. Он научился быть терпеливее в своих нуждах, стал более сильным и скрытным, чем лет пять тому назад. Он так преуспел в пестовании своих потребностей, что его уже не могли удовлетворить никакие прибыли и достижения.
– То есть, избегая желаемого, он стремится лишь увеличивать свои нужды и потребности? – уточнил Сэм. – И только это и умеет?
– В сущности, да, – подтвердил Саймон. – Хотя, в утонченном смысле, я сказал бы, что в его мире не существует понятия «недостатка желаемого». В определенном смысле Чарли права – если он испытывал потребность жить в Кембридже, то мог бы остаться здесь после окончания университета. Однако это подразумевало бы согласие на любую непрестижную работу и житье на первых порах в каком-то съемном медвежьем углу, а такой выбор в данном городе для Боускилла совершенно неприемлем. Здесь он не способен в полной мере довольствоваться скромным бытием, даже сознавая, что оно временно. Такой выбор стал бы чертовски большим унижением после трех лет его принадлежности к городской элите – ведь он жил в исторических зданиях колледжа, учился в одном из лучших университетов мира… Причем студенческие годы Кит тоже не считал особо счастливыми. Ему не удавалось в полной мере насладиться ими, сознавая, что это лишь временное удовольствие.
Чарли покачала головой.
– И все-таки я не понимаю, почему работа в Роундесли хоть в какой-то мере приблизила его к…
– Я понимаю, – прервал ее Саймон, – вернее, догадываюсь, какую он выбрал стратегию: устроиться на работу в известную респектабельную фирму с хорошими шансами на повышение и филиалами по всей стране – а конкретнее, фирму с филиалом в Кембридже – и ждать удобного случая для перевода. А в ожидании можно жить и в Роундесли, лелея планы возвращения в желанное место. Можно также начать трудиться над подъемом по корпоративной лестнице, чтобы, дождавшись перевода в Кембридж, позволить себе купить приличный дом. С жизнью в Роундесли легко смириться, назначив ее временной уступкой, – то есть житье в этом городе было выбрано в качестве компромисса. А вот где Боускилл не желал идти на компромиссы, так это в Кембридже, – считая его идеальным местом, там он мог согласиться только на идеальные условия жизни. Столкнувшись с малой вероятностью того, что это событие когда-нибудь произойдет, он вдруг осознает себя невероятно несчастным – шокирующий удар по его миропорядку. В тот день Киту Боускиллу пришлось признать, что ни с какой стороны жизни ему не светит ничего хорошего – в тот день он оказался в критически опасном положении. Ему пришлось узнать о внутренних проблемах – осознать, что он сам является тем элементом, который требуется изменить. Вероятно, в тот момент у него произошло расщепление личности.
– То есть… до поступления на работу в «Делойт» в Роундесли он пытался устроиться в кембриджский «Делойт»? – предположила Чарли.
– Ну да… и во все прочие фирмы, которые счел достойными, – кивнув, добавил Саймон. – Вероятно, он смирился бы с базовым жалованьем и более чем скромной квартирой, если б получил работу, которой мог бы гордиться и на которой видел ясный путь к карьерному росту. Может, поначалу там не оказалось вакансий или, проходя собеседование, Кит проиграл другим претендентам – но в любом случае, ему удалось устроиться только в филиал «Делойт» в Роундесли. Он мог установить для себя крайний срок: перевод в кембриджский филиал через два года, пять лет или какой-то иной срок.
