* * *
Чарли решила устроить своеобразную фотосессию. Она разгуливала по саду, фотографируя все роскошные памятные места: бассейн в самых разных ракурсах, полюбившиеся деревья и цветы… Не забыла она зайти и в спальню, где почивали они с Саймоном. Также известную пока, как любовное гнездышко единственной сексуальной оргии. Вчера вечером муж приобнял ее в кровати – в своей обычной манере, напряженный от значительности и неловкости собственного заигрывания, – но она слишком расстроилась из-за Лив и Гиббса, а еще больше огорчилась из-за того, что Саймон, видимо, не возражал, что у нее нет игривого настроя.
Пройдясь по вилле, Чарли сфотографировала по разу каждую из не использованных ими спален, а также сделала по нескольку снимков гостиной, кухни, столовой и разнообразных, залитых солнечным светом террас и балконов. Боже, она влюбилась в эту красотищу! Хотя как можно полюбить красотищу, если ты не испытывал в ее окружении ничего, кроме разочарования от несбывшегося счастья? «Точно так же, как можно любить человека, который вечно тебя разочаровывает», – с усмешкой предположила Чарли.
Нехотя она включила в свой фотоальбом и ту пресловутую гору, что упорно отказывалась показывать свою физиономию всем, кроме Саймона. Сегодня Чарли как раз спросила Доминго по поводу этого лица, и он тоже не смог ничего разглядеть. Его очевидное недоумение привело ее к заключению, что другие гости никогда не упоминали о столь ускользающей достопримечательности. Однако Саймон, опять же, представлял собой совершенно уникальную личность. Чарли еще не исключила возможность того, что он притворно видит то, чего там нет: очередной из придуманных им хитроумных экспериментов. Стоит ли ей запечатлеть на фотографии деревянный домишко Доминго? Да, почему бы и нет? Пусть будет, ради полноты картины. Если она еще вообще будет разговаривать с сестрой, то сможет показать ей фотку, сказав: «Именно здесь ты шарахнула меня по башке новостью о том, что трахалась с Крисом Гиббсом».
Подойдя ближе, она услышала голос Саймона. Уже почти целый час он болтал с Сэмом. Им пришлось пополнить телефонный счет Доминго на крупную сумму. Остановившись возле открытой входной двери, Чарли прислушалась: разговор шел о вебсайте недвижимости «Золотая ярмарка». И об убийстве или о смерти. Каким-то боком к этому была причастна Конни Боускилл: Саймон упоминал ее имя пару раз в самом начале разговора, прежде чем Чарли, отказавшись от попыток понять, что происходит, отправилась на поиски своего фотоаппарата.
Она сфотографировала садовый домик со всех сторон. Заглянув в затененную душную комнату, вдохнула излюбленный Доминго лесной аромат лосьона после бритья, а потом слегка потеснила Саймона, чтобы, стоя в дверном проеме, сделать снимок того самого плетеного кресла, задрапированного красно-синим клетчатым пледом.
Вот в этой корзине я и сидела, когда ты, эгоистичная стерва, испоганила мне медовый месяц.
– Я постараюсь связаться с Сэмом позже, – ответил кому-то Уотерхаус. – Добреду до центра Пуэрто-Бануса, найду там другой телефон и звякну ему. Мне неудобно здесь говорить; чувствую, с каким нетерпением наш смотритель ждет, когда я уберусь из его хибары. В такой обстановке толком не сосредоточишься… Что? Да нет здесь никаких других помещений, кроме сортира! И пока я тут болтаю по его телефону, он торчит под палящим солнцем.
Свяжется с Сэмом позднее? Чарли нахмурилась. Странно, ведь Саймон вроде бы собирался говорить именно с Сэмом. То есть сейчас он уже позвонил кому-то другому? Снеговику? Нет, его голосу не хватало жесткой неприязни, так что это не мог быть Пруст. Тогда, может, это Колин Селлерс? Должно быть, он.
Пробурчав вместо прощания нечто неразборчивое, Саймон прервал звонок. Он еще не успел положить телефон, когда Чарли сфотографировала, как он с задумчивым видом постукивает себя трубкой по подбородку, бормоча что-то себе под нос, – извечный признак того, что у него появилась идея фикс, и кривая зависимости от нее уже стремится к максимуму.
– Улыбнись, одержимый, – подначила она мужа.
– Я думал, что ты доберешься до фотографий только в последний день, – отозвался тот.
– А ты не думаешь, что это наш последний день? – рассмеялась она. – Не обманывай себя.
Саймон взял у нее фотоаппарат.
– О чем ты говоришь?
– Тебе же нужно лететь домой.
– Нет, не нужно.
– Пройдет пара часов, прежде чем ты признаешься в этом самому себе. И чуть дольше будешь набираться храбрости, чтобы сообщить мне о нашем улете.
– Чушь собачья! Мы никуда не полетим.
– Селлерс ведь только что сообщил тебе что-то о мертвой женщине. Тебе же хочется быть на месте событий. Точнее, там, где идет процесс трупного окоченения.
– Мне хочется быть здесь. С тобой.
Чарли не позволила заверениям супруга пробить стену своего недовольства. Если она поверит ему, будет вдвойне обиднее потом, когда он пойдет на попятный.
– Почему это тебе не хочется отправиться домой? – раздраженно спросила она. – Ведь твоя приятельница Конни стала свидетелем убийства, и ей нужно все рассказать тебе. Какое совпадение, что ей вдруг случилось наткнуться на труп! А нет ли, случаем, шанса, что эта покойница и была тайной любовницей ее мужа?
– Никто ничего толком не знает, – вздохнув, признался Саймон. – И меньше всех – ты. Конни Боускилл увидела какую-то мертвую женщину со спины: она лежала, уткнувшись лицом в залитый кровью ковер на вебсайте «Золотой ярмарки». Там выложили рекламный видеоролик интерьеров дома одиннадцать по Бентли-гроув – тот самый адрес, что записан в навигаторе ее мужа под названием «Дом».
– Надеюсь, ты не шутишь? – Чарли пристально взглянула на мужа. – Ты говоришь совершенно серьезно?
– Это случилось в пятницу вечером… вернее, уже в субботу, вскоре после полуночи.
– Саймон, вебсайт «Золотой ярмарки» открыт для операций с недвижимостью, – медленно произнесла Чарли, словно объясняла что-то несмышленому ребенку. – Там не может быть никаких трупов, только выставленные на продажу дома. Или предлагаемые в аренду – не стоит забывать об арендных предложениях недвижимости. Квартиры, особнячки… и никаких мертвых женщин. Неужели Селлерс… – Она умолкла, с подозрительным видом покачав головой. – Это прикол, верно? Он, вероятно, долго придумывал, как выманить тебя отсюда.
– Я не говорил с Селлерсом. К телефону подошел Гиббс.
Гиббс. У Чарли возникло ощущение, будто незримая рука сжала ее горло, так крепко сжала, что и не пикнешь. Если уж на то пошло, то, вероятно, так лучше. Человеческое благоразумие запускает внутреннюю тормозную систему, дабы страдалицы не выли волком на протяжении всего их медового месяца.
Именно Крис Гиббс четыре года тому назад произнес роковые слова, поставившие крест на ее честном имени. Он, и только он видел выражение ее лица, когда до нее дошло, что она натворила, и с того момента ее жизнь начала рушиться – публично, при свете дня, до полного дерьмового обнажения. Вероятно, Гиббс даже не подумал об этом, не осознал, что стал свидетелем разрушения самого ценного для Чарли понятия: собственной достойной самооценки. И Гиббс ни в чем не виноват – он лишь сообщил сведения, обнаруженные им по ее же собственному заданию. Рассуждая логически, она понимала, что он не сделал ничего плохого, но тем не менее чувство досады на него не проходило. Он созерцал сцену ее унижения, стоя в первом ряду, лицом к лицу с ней.
