– Постоянно. – Полицейский бросил на Лив странный взгляд.
– О чем ты думал?
– Думал?
– Когда видел меня.
– Ну, не знаю. «Вот сестра Чарли с аристократическими замашками и шикарными буферами». А что ты думала, когда видела меня?
– По крайней мере, я ни в жисть не думала, что между нами может такое случиться. А ты?
– Нет.
– Тебе это не кажется странным?
– Что?
– Что ни один из нас не мог и подумать, чем мы закончим… что окажемся в данной ситуации.
– В общем, нет, – признал Гиббс. – Разве можем мы предвидеть будущее, пока оно не настало?
– Но я имею в виду, что мы даже не думали о таком будущем.
– И что? Все равно же оно назревало – вот и настало.
– Что ты хочешь сказать? – Оливия оттолкнула его. – Ты полагаешь, что все идет правильно? Что так и должно было случиться, несмотря на то, что мы даже не думали об этом?
– Ну, случилось же, – подумав, изрек Крис. – А до того как случилось, – назревало…
– По-твоему, мы неизбежно должны были оказаться здесь вместе?
– Это уже очевидная данность, – ответил Гиббс.
– Да, но я имела в виду… – Зейлер задумалась, как лучше сформулировать вопрос. – Разве до свадьбы Чарли и Саймона существовала хоть малейшая возможность нашего соединения или даже потенциальная вероятность наших рандеву?
– Скорее вероятность, – уточнил полицейский.
– Неужели? – Оливия попыталась скрыть волнение за небрежностью тона. – Никогда не существовало ни малейшей вероятности, что между нами не может завязаться роман, – так ты думаешь на самом деле? Значит, ты веришь в судьбу? Думаешь, что свобода выбора иллюзорна?
– Ну вот, опять ты за свое!
– Что?
– Что бы я ни сказал, ты переиначиваешь мои слова в нечто не понятное для меня, а потом заявляешь, будто это сказал я. Короче, мне вообще нет смысла говорить. Ты все скажешь за меня, я не возражаю.
– Но именно я ничего не понимаю, – простонала Лив. – Объяснись!
Гиббс уставился в потолок.
– Когда событие происходит, можно, оглядываясь назад, сказать, что оно назревало, – поэтому и произошло. И раз уж оно произошло, то не остается никакого иного выбора.
– Что-то я никак не разберусь, романтично ли такое определение.
– Если и романтично, то не нарочно. Простая констатация факта.
– Ладно, тогда… как ты представляешь себе будущее?
– Полным секса.
– Со мной? – уточнила Оливия.
– Нет, с Энтом и долбаным Деком
[45]!.. Естественно, с тобой.
– Не думаю, что Дебби считает это естественным.
– Не будем говорить о Дебби.
– О Доме тоже не будем.
– И о нем тоже.
– А каково их будущее? Дома и Дебби?
– Не такое, как у нас, – буркнул Гиббс.
* * *
– Я частенько заглядывал сюда в студенческие времена, – сообщил Кит Боускилл Саймону. – Любимое местечко. С тех самых пор я полюбил перекусывать в пабах на боковых улочках. Подальше от главных дорог. На главных магистралях нет хороших пабов. – Он улыбнулся и глотнул пенного «Гиннесса». – Простите, что-то я разболтался.
– Я предпочитаю пабы Силсфорда, – откликнулся Комботекра, почувствовав нервозность собеседника. – Или Лондона. Так у вас имелась причина встретиться со мной именно здесь?
– Да, как я уже сказал: мне нравится «Майское дерево».
Саймон продолжал пристально смотреть на собеседника. В итоге тот покраснел и отвел глаза, ослабив узел галстука.
– Как вы понимаете, я совсем заврался. Да, мне в любом случае предстояло сегодня вечером ехать в Кембридж. На встречу с Конни.
– И она здесь?
– Не знаю, здесь ли она уже, но мы договорились встретиться в половине десятого.
– Где?
На лице Боускилла появилось слегка виноватое выражение.
– Я сказал ей, что встречаюсь с вами и что вы пытались связаться с ней. Она не хочет говорить с вами.
– Почему?
– Рассердилась, что вы пропали, ничего не сказав ей. Она обратилась к вам за помощью, а вы не сумели помочь.
Очевидно, Саймону не удалось скрыть досады, поскольку Кит добавил:
– Я не стал бы принимать ее слова на личный счет. Сейчас Конни сердится на всех и каждого – ей кажется, что весь мир ее предал.
За соседним с ними столиком сидели трое солидных мужчин среднего возраста, громко обсуждавших распределение стипендии, – заслуженные и незаслуженные присуждения и причины отказа тем, кто на самом деле стипендию заслужил. Одного из этой троицы такая несправедливость чертовски раздражала. Саймон попытался отстраниться от их бурного спора, сосредоточившись на Боускилле.
– Какой дом вы тут с Конни едва не купили лет семь тому назад?
– Вы имеете в виду Пардонер-лейн, дом восемнадцать?
– Он находился по такому адресу?
Кит кивнул.
– Конни так не считает, – заметил полицейский.
– Что вы имеете в виду?
– Она говорила Сэму и Иену Гринту о доме семнадцать. О семнадцатом доме на Пардонер-лейн.
– В таком случае, она ошиблась, – заявил Боускилл. – Мы хотели купить восемнадцатый дом.
– Почему же она ошибалась?
– А почему вообще люди ошибаются? Если б сейчас начать перечислять все, в чем Конни ошибалась за последние шесть месяцев, то мы не ушли бы отсюда до следующего вторника.
– Должно быть, вы сердитесь на нее? – кивнув, спросил Саймон.
– Неужели мне не позволено сердиться? Хотелось бы верить, что она вознамерилась погубить наши жизни – тогда, по крайней мере, я смог бы ее возненавидеть. При сложившихся обстоятельствах мне приходится жить в безликой лондонской квартирке, в окружении множества других дельцов в таких же безликих квартирках, изгнанному из дома, хотя я сам долгие годы создавал его… практически с нуля. Когда мы купили коттедж «Мелроуз», он выглядел настоящей развалиной. Не Конни, а я лично занимался шлифовкой полов, облицовкой каминов, озеленением сада… И вот теперь она выгнала меня. Да, мне хотелось бы рассердиться на нее, но ведь сама она не виновата в том, что происходит… Даже не знаю, как сказать; на нее словно что-то нашло… какое-то безумие. Она теперь сама не представляет, что ей взбредет в голову в тот или иной момент. Я больше не узнаю мою Конни… вот что самое ужасное, – Боускилл сморгнул слезы, несомненно надеясь, что Саймон их не заметил.
