Его шеф поджал губы; помимо сдерживаемого гнева, на его лице также отразилась вспышка восхищения.
– Я не просил вас, Питт, защищать Роуз Серраколд, если она виновна. Не будьте так чертовски напыщенны! Хотя из ваших слов у меня сложилось впечатление, будто вы думаете, что она может быть виновна. Зачем она вообще таскалась к этой злосчастной особе?
– Пока не знаю. – Томас вновь успокоено откинулся на спинку кресла. – Она призналась, что хотела связаться с покойной матерью, и Кингсли подтвердил, что именно эту причину она выдала Мод Ламонт, но миссис Серраколд не сообщила мне, что именно она спрашивала или почему это значило для нее так много, что она готова была обманывать мужа и рисковать его карьерой, учитывая, какой дурой ее мог выставить любой из пронырливых консервативных журналистов.
– И ей удалось связаться с духом матери? – поинтересовался Наррэуэй.
Слегка ошеломленный Питт пристально глянул на него. В ясных глазах Виктора не промелькнуло и следа иронии. Можно было подумать, что он верил в возможность такой связи.
– Она не достигла своей цели, – уверенно ответил Томас, – и все еще нацелена на поиски ответа, способного удовлетворить ее нужды… и опасения.
– Она верила в спиритические способности Мод Ламонт. – Эта фраза главы Спецслужбы прозвучала утвердительно.
– Да.
Наррэуэй медленно и тихо вздохнул.
– А описывала она вам, как это происходило?
– Вероятно, изменялась внешность Мод Ламонт – ее лицо озарялось светом, даже дыхание казалось светящимся. Она вещала другим голосом, – рассказал Питт и перевел дух. – А еще казалось, что она поднимается в воздух, а руки ее удлиняются.
Напряжение Виктора поубавилось, но вряд ли исчезло окончательно.
– Многие из них способны на такое. Вокальные трюки, фосфорные мази… И все-таки… я полагаю, мы верим в то, во что хотим верить… или в то, что внушает нам благоговейный страх, – сказал он и отвел глаза. – И некоторые из нас вынуждены выяснять это, каким бы опасностям они ни подвергались. Другие предпочитают извечную неопределенность… они не в силах вынести потерю последней надежды. – Наррэуэй резко выпрямился в кресле. – Нельзя недооценивать Войси, Питт. Он не позволит жажде мщения встать на пути его амбиций. В данный момент вы для него неважны. Но он никогда не забудет, что именно вы переиграли его в Уайтчепеле. Не забудет – и наверняка не простит. Он будет выжидать время и дождется, когда вы будете беззащитны. Он не станет торопиться, но однажды нанесет удар. Я буду следить за вашей спиной, пока смогу, но и я порой допускаю ошибки.
– Мы столкнулись с ним… в палате общин, три дня назад, – сказал Питт, невольно испытав внутреннюю дрожь. – И я понял, что он ничего не забыл. Но если я позволю себе испугаться, то можно будет считать, что он уже выиграл. Моя семья уехала из Лондона, но я пока ничем не могу помешать ему. Признаюсь, если б я думал, что есть какой-то спасительный выход, я рискнул бы воспользоваться им… но пока ничего нет.
– Вы более реалистичны, чем я думал. – В тоне Наррэуэя проскользнуло скупое уважение. – Я негодовал на Корнуоллиса за то, что он навязал мне вас. Взял вас, чтобы оказать ему услугу, но, возможно, это не так уже плохо.
– А почему вы сочли себя обязанным оказать ему услугу? – Эти слова вырвались у Томаса прежде, чем он успел подумать.
– Не ваше дело, Питт! – резко бросил его шеф. – Ступайте и выясните, с каким дьяволом связалась эта особа… и найдите доказательства!
– Слушаюсь, сэр.
И лишь вновь оказавшись на грохочущей колесами и залитой вечерним солнцем улице, Томас опомнился и спросил себя, кого именно имел в виду Наррэуэй – Роуз Серраколд или Мод Ламонт.
Глава шестая
Открыв газету на следующий день после убийства на Саутгемптон-роу, Эмили в первую очередь поинтересовалась политическими новостями. В глаза ей бросилась отличная фотография мистера Гладстона, но на этот раз ее больше волновали лондонские избиратели. До начала голосования оставалось меньше недели, и миссис Рэдли испытывала острое волнение, более сильное, чем на предыдущих выборах, поскольку теперь уже познакомилась с возможностями государственной службы и ее честолюбивые планы на Джека соответственно возросли. Он доказал свои способности и – что, вероятно, было даже важнее – преданность делу. На этот раз его могли вознаградить более высокой должностью, а также, к общей выгоде, большей властью.
Вчера Джек произнес замечательную речь. Толпа восприняла ее просто восторженно. Эмили пролистала газету, выискивая одобрительные отзывы на нее, но вместо этого наткнулась на имя Обри Серраколда, сопровождавшееся статьей, которая начиналась вполне благодушно. Лишь прочитав половину, женщина осознала скрытый между строк сарказм и завуалированные намеки на легкомыслие его взглядов, которые, несмотря на благие намерения, были, по мнению автора, порождены невежеством играющего в политику богача, неописуемо снисходительного в своих амбициозных попытках изменить по собственному усмотрению жизнь других людей к лучшему.
Эмили пришла в ярость. Она пристально посмотрела на мирно завтракавшего Джека и спросила, ткнув в статью пальцем:
– Ты видел это?
– Нет. – Ее муж протянул руку, и миссис Рэдли вручила ему газету, собрав рассыпавшиеся листы. Она наблюдала, как по мере чтения сходятся его брови и как на лбу у него углубляется вертикальная морщинка.
– Это повредит ему? – спросила дама, увидев, что ее супруг дочитал статью. – Не сомневаюсь, что он будет обижен, но я имею в виду его шансы быть избранным, – быстро добавила она.
Огонек изумления, на миг вспыхнувший в глазах Рэдли, сменился мягким светом понимания.
– Ты хочешь, чтобы он выиграл, не так ли? Ради Роуз…
Эмили не представляла, что ее мысли настолько очевидны. Это было нехарактерно для нее. Обычно она показывала только то, что хотела, в отличие от Шарлотты, мысли которой мог прочитать практически любой. Однако иногда было очень утомительно держать все в себе.
– Да, верно, – признала женщина. – Мне казалось, что его положение более или менее надежно. Ведь это место давно отдается либералам. Почему сейчас что-то должно измениться?
– Эмили, не стоит придавать особого значения какой-то газетной статье. Если вы осмеливаетесь сказать что-то новое, то всегда найдутся те, кто не согласится с вами.
– Но ты не согласен с ним, – с полной серьезностью произнесла миссис Рэдли. – Джек, в любом случае не мог бы ты как-то защитить его? Он, конечно, ратует за реформы, но его пытаются представить сторонником гораздо более крайних мер. К тебе люди прислушаются. – Тут Эмили увидела, как тень сомнения омрачила его лицо. – В чем дело? – спросила она. – Ты перестал верить в него? Что же происходит? Неужели, чтобы угодить нашим политикам, надо быть бесцветной серой личностью?
Лицо Джека повеселело, но лишь на мгновение.
– Не серой, но лучше приглушенных тонов. Эмили, не принимай все как должное. Нельзя быть уверенным даже в том, что меня ждет победа на выборах. В нынешней игре слишком много спорных вопросов, которые могут изменить настроение избирателей. Гладстон, как обычно, больше печется о Гомруле, но я полагаю, что решающим будет вопрос сокращения рабочего дня.
