Двое едва знакомых мужчин, разделив дневной чай, углубились в размышления о домашних вареньях и о любимых женщинах, глубину любви к которым не в силах были описать никакие слова.
Слезы брызнули из глаз Фрэнсиса и потекли по щекам.
Питт быстро проглотил последний кусок булочки с конфитюром.
Рэй сидел, склонив голову, плечи его дрогнули, и чуть позже весь он начал невольно дрожать. Но еще не оставил попыток овладеть собой.
Томас тихо встал и, обойдя стол, присел на подлокотник кресла старика. Сначала робко, а потом более уверенно он коснулся плеча Рэя, ощутив его поразительную хрупкость, и, наконец, успокаивающе обнял старческие плечи, надеясь, что облегчит его горе, позволив ему выплакаться. Возможно, впервые со смерти жены ученый дал волю чувствам.
Полицейский не знал, сколько они просидели в таком положении, но в итоге Рэй перестал дрожать и напряженно поднял голову.
Необходимо было дать ему возможность сохранить достоинство. Не глядя на старика, Питт встал и через застекленные двери вышел в залитый солнцем сад. Пусть хозяин дома побудет в одиночестве хотя бы минут десять, успокоится, сполоснет лицо, а потом они оба могут сделать вид, что ничего особенного не произошло.
Томас стоял, глядя на дорогу, когда увидел приближающуюся карету – изысканно красивый экипаж с отличной упряжкой и ливрейным кучером. К изумлению Питта, карета остановилась прямо возле их калитки, и из нее вышла дама с какой-то корзинкой, накрытой салфеткой. Приехавшая шатенка обладала замечательной внешностью: эту женщину вряд ли сочли бы безупречной красавицей, но ее властное лицо явно говорило о ее большом уме и сильном характере. Она двигалась с необычайным достоинством и, казалось, заметила присутствие полицейского, только когда рука ее уже открывала задвижку калитки. Вероятно, сначала дама приняла его за садовника, пока не пригляделась более внимательнее к его одежде.
– Добрый день, – спокойно сказала она. – Дома ли мистер Рэй?
– Да, но он не очень хорошо себя чувствует, – ответил Питт, направляясь к ней. – Полагаю, он будет рад видеть вас, но в порядке любезности, по-моему, мы могли бы дать ему немного времени, чтобы восстановить свои силы, миссис…
– Кавендиш, – ответила гостья, настороженно глядя на него. – Я знакома с его врачом, но вы на него не похожи. Кто же вы, сэр?
– Меня зовут Питт. Я просто знакомый мистера Рэя.
– Не следует ли нам послать за доктором? Я могу немедленно отправить за ним мой экипаж. – Дама повернула голову в сторону калитки: – Джозеф! Доктор Трент…
– В этом нет необходимости, – быстро сказал Томас. – Через несколько минут ему станет гораздо лучше.
В глазах шатенки отразилось сомнение.
– Прошу вас, миссис Кавендиш, не волнуйтесь. Если вы дружны с ним, то ваше общество будет самым лучшим лекарством, – заверил ее полицейский и перевел взгляд на таинственную корзинку.
– Я привезла ему несколько книг, – пояснила гостья с легкой улыбкой. – И пирожков с вареньем. Ах! К сожалению, не со сливовым… просто с обычным малиновым джемом.
– Весьма любезно с вашей стороны, – искренне заметил Томас.
– Он мне очень дорог, – ответила его новая знакомая, – и его жену я тоже любила…
Они подождали еще несколько минут, греясь на солнце, а потом французские двери открылись и в сад осторожно, немного пошатываясь, вышел сам Рэй. Его лицо порозовело, а глаза покраснели, но, очевидно, он умылся и почти успокоился. Увидев миссис Кавендиш, профессор вздрогнул, но без малейшего неудовольствия – просто, видимо, смутившись, что она застала его в таком почти явном душевном расстройстве. На Питта он пока не смотрел.
– Дорогая Октавия, – радушно произнес Фрэнсис. – Как любезно, что вы вновь навестили меня – и так скоро! Ваша доброта поистине безгранична.
Женщина сердечно улыбнулась ему.
– Я думаю о вас почти постоянно, – ответила она. – И это вполне естественно. Мы все очень вас любим. – Она повернулась боком к Томасу, словно исключая его из числа любящих и, немного помедлив, сняла салфетку с корзинки. – Я привезла несколько книг, которые вам, может быть, интересно будет почитать, и вкусных пирожков. Надеюсь, они вам понравятся.
– Как вы заботливы… – Ученому с огромным трудом удалось выразить удовольствие. – Может, вы зайдете и мы выпьем чаю?
Дама любезно согласилась и, бросив пристальный взгляд на Питта, направилась к французским дверям.
Рэй повернулся к полицейскому:
– Мистер Питт, не желаете ли вы тоже вернуться в дом? Мне будет очень приятно. Чувствую, что немногим смог вам помочь, хотя, признаться, не знаю, чем еще смогу.
– Я вообще не уверен, что кто-то в силах помочь мне, – легкомысленно бросил Томас, не подумав, насколько пораженчески может прозвучать это замечание. – Щедрость вашего гостеприимства поистине безгранична. Оно навсегда сохранится в моей памяти.
Он не стал упоминать о варенье, но понял, что его отлично поняли, по сверкнувшему взгляду и румянцу, вспыхнувшему на щеках Рэя.
– Благодарю вас, – с огромным волнением произнес старик и, не позволив печали вновь овладеть им, решительно вернулся к французским дверям и вошел в дом вслед за миссис Кавендиш.
Пройдя по обсаженной цветами дорожке, Питт вышел на Удни-роуд.
Глава одиннадцатая
Доносившийся с холмов свежий ветерок едва шевелил листву яблони в саду коттеджа. Вокруг стояла нерушимая ночная тишина, и все навевало глубокий и спокойный сон. Но Шарлотта без сна ворочалась в постели, осознавая свое одиночество, и все прислушивалась, не прозвучат ли чьи-то шаги, не стукнет ли за калиткой скатившийся с дороги камешек, возможно, вылетевший из-под колес, или даже просто стук лошадиного копыта по каменистому участку дороги.
И когда она наконец что-то услышала, реальность пронзила ее огненной стрелой. Сбросив одеяло, женщина неуверенно сделала три шага к окну и выглянула в сад. Звездный свет не позволял видеть ничего, кроме темных очертаний разной глубины и формы. Даже если кто-то и прятался в саду, она никого не увидела.
От напряжения у нее заслезились глаза, но в саду все точно замерло, и тишину нарушил лишь очередной еле слышный шелест. Лиса? Бездомная кошка или просто ночная птица, вылетевшая на охоту? Вчера вечером в сумерках миссис Питт видела сову.
Она на цыпочках вернулась обратно в кровать, но по-прежнему лежала без сна, напряженно прислушиваясь.
* * *
Эмили тоже не спалось, но ее тревожило чувство вины и решение, которое ей не хотелось принимать, хотя она и поняла теперь, что принять его неизбежно придется. Размышляя о всевозможных страхах, которые могли охватить Роуз, миссис Рэдли не учла только безумия. Она думала о злосчастном романе, случившемся до встречи с Обри или даже после нее, о каком-то потерянном ребенке, о ком-то из ее родственников, с которым она могла поссориться, после чего родственник умер, не дав ей шанса помириться с ним. Но ни разу Эмили не представляла такого ужаса, как безумие.
