И герцогиня пустилась во весь опор, обвиняя Пегги в выдуманной дерзости и жестокости, нагнетая на присутствующих ужас.
– Она была так жестока, – объясняла герцогиня, – что даже борзые астролога боялись ее! Как вам это?! Она несколько раз дала мне пощечину… и, мне тяжело говорить об этом, забила ногами до смерти миленького песика, к которому я была очень привязана. Я пыталась предупредить Ее Высочество королеву, что ее дочь страдает от помутнения рассудка, но ослепленная материнской любовью, Азена не учла мои доводы.
И дальше продолжалось в том же духе.
Обвинитель привел толпу испуганных служанок, которые поклялись, что были свидетельницами приступов ярости принцессы. То девушка била их серебряным чайничком, то она съела милого попугая, подарок посла…
– Я взываю к проницательности судей! – вопил обвинитель. – Эта юная особа представляет опасность для общества. Она – чудовище, сообщница фей, и ее преступный аппетит скоро не будет ведать границ. Подумайте только, ей всего пятнадцать лет, а она уже умертвила своих родителей! Перед чем она теперь остановится? Лично я думаю, что она собирается сдать королевство феям, а те безжалостно нас уничтожат. Вот почему я требую сурового наказания. Костер! Только костер может избавить нас от монстра, чей образ будет преследовать нас в страшных снах еще долгие годы!
Он завывал, как волк. Пегги так испугалась, что чуть не упала в обморок. Синий пес прижался к ней, напоминая, что не все ее покинули.
Наконец Лепатё, адвокат, вошел нетвердой походкой в зал суда, чтобы промямлить свою речь. Он говорил так запутанно, что вскоре в зале стали смеяться. В качестве свидетеля защиты он назвал Тибо де Шато-Юрлана, который со слезами на глазах, якобы сгорбившись под тяжестью печали, схватился за перила перед судом, словно собирался упасть в обморок.
«Как он прекрасен! – зашептали, заволновавшись, молоденькие девушки. – И как ему идут страдания!»
– Должен признаться, – пробормотал он, – что я никогда не подозревал плохих наклонностей у Анны-Софии, но ведь я очень наивен и меня несложно провести… Однако ее неслыханный поступок практически уничтожил меня. Ослепленный любовью, я упорствовал, все отрицая… а сейчас я должен признать правду. Эта молодая девушка – чудовище. Единственным оправданием ей может служить то, что она выросла на планете, где царствует варварство, среди пещерных людей-каннибалов, которые еще не изобрели ни колеса, ни письменности. Надеюсь, вы не очень строго ее накажете. Костер кажется мне чересчур суровым наказанием. Я думаю, что пожизненное заключение будет более уместным.
«Какое доброе сердце! – восклицали молодые дамы. – Я бы на его месте…»
– Почтенные судьи! – пробормотал адвокат. – Я не смог бы сказать лучше. Лично я хотел предложить заключить принцессу Анну-Софию в клетку в зоопарке для наглядного примера детям. Чтобы, показав им настоящее лицо зла, навсегда отвратить их от преступлений!
В зале послышались протесты:
– Нет! Костер! Костер! Смерть! Смерть!
Премьер-министр подошел к верховному судье и зашептал ему что-то на ухо. Он не хотел, чтобы дело зашло столь далеко. Прокурор покачал головой в напудренном парике и объявил:
– Приняв во внимание доводы присутствующих сторон и проведя судебное совещание с самим собой в глубинах моей совести, объявляю принцессу Анну-Софию виновной в преступлении против короля и королевы. Вследствие чего она приговаривается к заточению в башне Страдания до последнего дня ее жизни. Приговор вынесен! Судебное заседание считается закрытым.
Пленница!
Пегги даже не успела ничего возразить. Гвардейцы схватили ее и вывели из зала суда. Черная карета с зарешеченными окнами ждала ее во внутреннем дворе дворца правосудия. Ее втолкнули внутрь. Синий пес едва успел вскочить на подножку, чтобы поехать с ней. Когда дверца уже закрывалась, девушка заметила Дени де Монтовера и Тибо, шепчущихся под сводами дворца. Конные кирасиры окружили карету, был отдан приказ трогаться, послышался удар кнута, и дорожная карета покатила, трясясь по мостовой и увозя пленницу навстречу ее судьбе.
Тибо де Шато-Юрлан, насупив брови, смотрел, как карета исчезает за горизонтом.
– Ты чем-то недоволен, друг, – заметил Дени. – А ведь и вторая часть нашего плана прошла без сучка без задоринки…
– Да, правда. Но я не успокоюсь, пока эта Пегги Сью не отдаст душу дьяволу. Я чувствую, что она еще доставит нам хлопот. Она не из тех, кто смиряется с судьбой. Ей понадобилось много смелости, чтобы поступить в школу фей. Раз уж она оказалась способной на это, значит, и сбежать сумеет.
– Ее заточат в темницу, что успокоит ее лет на тридцать-сорок…
Тибо поморщился. Каждый раз, когда нервничал, он поигрывал золотым кинжалом, висевшим у пояса.
– Эта башня… – проворчал он. – Ты слышал, что о ней говорят?
– Да, – сказал Дени. – Я поспрашивал людей. Она без бойниц. Там есть лишь дверь на первом этаже, через которую вводят заключенного. Как только он оказывается внутри, каменщик спешно закладывает вход, оставляя только маленькое отверстие, через которое передают еду и свечи… Оказаться в этой башне – все равно что попасть на дно колодца. Те, кто был помещен туда до Анны-Софии, сошли с ума через три месяца. Ее ждет та же участь.
– Не знаю, не знаю, – пробурчал Тибо. – Для пущей уверенности я отправлю туда тебя во главе вооруженного отряда. Поставишь охрану вокруг башни и потом… Потом… не сразу, конечно, а через какое-то время ты подсыплешь яду в пищу этой несчастной. Так она будет меньше мучиться в заточении, правда?
– И то верно, – одобрил Дени де Монтовер. – Сам хотел тебе предложить. Это будет с нашей стороны жестом милосердия.
Дорога длилась целую вечность. Карета с железными решетками на окнах тряслась по выбоинам, и пассажиров бросало во все стороны. Пегги и синий пес катались по скамье, стукаясь о крышу.
В полдень карета остановилась перед таверной, чтобы пленники и охрана могли подкрепиться. Девушке нельзя было выходить из кареты. Ей принесли поднос с едой, которую она отдала псу: все произошедшее лишило ее аппетита. Затем они продолжили путь. Кожаные занавеси на окнах не давали увидеть окрестности, и Пегги понятия не имела, где они находились.
Когда наступил вечер, они приехали, и юная узница смогла наконец сойти на землю. Перед ней высилась огромная сторожевая башня, увитая плющом. На ней не было ни одного окна. Это место было столь печальным, что напоминало скорее могилу, чем тюрьму.
– Если Ваше Высочество соизволит войти, – произнес капитан с изысканной вежливостью.
Пегги прошла три шага в сторону проема у основания башни. Каменщик и его помощники стояли там с мастерками в руках, готовые начать заделывать вход.
– И правда, – вздохнула Пегги, – все очень быстро сработано…
Капитан поклонился в смущении.
– Я лишь исполняю приказ премьер-министра, – сказал он, словно извиняясь. – Уверяю вас, что я очень сожалею. Я солдат, а не тюремщик, и это задание внушает мне ужас.
