— Да оставь ты Маргитку в покое… — поморщился он. — Посоветуй лучше, что делать. Деваться-то надо куда-то, Настька меня все равно выгнала.
— Господи, а ты неужто ее испугался? — притворно удивилась Варька. — Что-то я раньше за тобой такого не замечала! Не валял бы ты дурака, Илья, вот что я скажу. Настька тебе жена. Семнадцать лет — не три месяца. И ты для нее не голое место. Что прогнала — правильно сделала, давно надо было так-то… Только как прогнала, так и назад примет, если по-умному все сделаешь.
— Это как — по-умному? — растерялся Илья.
— Перво-наперво иди в шатер, — пряча улыбку, распорядилась Варька. — Отоспись, а то вон скулы, как ножи, торчат. И картошку доешь, что ты ее уже час мучишь? А завтра видно будет. За ночь я что-нибудь придумаю.
— Варька, а как же…
— Сгинь с глаз моих, черт! — застучала трубкой по колену Варька. — Всю душу уже вымотал, не брат, а наказание небесное! Иди спать!
Илья обиженно доел картошку, встал и молча ушел в шатер. Варька вытащила из костра уголек, не спеша раздула потухшую трубку, выпустила в темноту клуб дыма, задумалась. Табор спал. Кони всхрапывали, положив головы на спины друг другу, у соседней телеги выла на садящийся месяц собака. Небо на востоке начинало чуть заметно сереть: близился рассвет.
* * *
Илья проснулся от утреннего холода, змейкой заползшего под рубаху и пробравшего до костей. Не открывая глаз, он протянул руку, нащупал рядом старую овчину, натянул ее на себя, но сон уже пропал, да и овчина помогла немногим. В прорехи Варькиного шатра струился бледный свет, под загораживающий вход лоскут подползла розовая полоса зари. Внизу полотнище шатра было мокрым, отяжелевшим от росы. Илья с огорчением вздохнул, приподнял с подушки голову — и остатки сна разом слетели с него. Рядом, спиной к нему, у опущенного полога сидела Дашка.
— Дадо? — не поворачиваясь, спросила она.
— Девочка! — Илья вскочил, зашипел от боли, ударившись головой о жердь, снова сел. — Ты… ты откуда? Ты почему здесь? Ты… как ты, девочка? Зачем встала, зачем пришла?!
— Я не пришла, я приехала, — поправила Дашка. — На извозчике.
— Одна?!
— С Гришкой. Он там, в телеге, спит.
— Господи… — Илья сел рядом с дочерью, провел ладонью по ее лицу, волосам, взял за руку, вгляделся в неподвижные глаза, словно стараясь отыскать след болезни. — Да как же ты, девочка? Мать знает, что ты здесь?
— Нет. Мы раным-рано ушли, еще темно было.
— Ох… — Илья даже закрыл глаза, представив себе, как разволнуется Настя, когда проснется и увидит, что Дашки нет. — А… что случилось?
Дашка расправила на коленях юбку. Стряхнув бегущую по руке божью коровку, сказала:
— Маргитка уехала.
— Маргитка?.. — глухо переспросил он, почувствовав, как вдруг больно дернулось что-то под сердцем. — Куда?
— Не знаю. Вчера вечером.
— Уехала… — зачем-то повторил Илья.
Медленно, чтобы по звуку Дашка не поняла, что происходит, он лег навзничь, потянул к себе рваную Варькину подушку, сжав в зубах ее угол. Слез не было, но горло перехватило так, что он долго не мог вздохнуть всей грудью. Дашка не шевелилась, по-прежнему сидя лицом к пологу, перебирала в пальцах ткань юбки. Помолчав, произнесла:
— Ты не мучайся. Она сама это решила. Значит, так ей лучше. С ней Яшка, она не пропадет. Все хорошо будет, дадо.
Илья с трудом перевел дыхание. Сел. Зная, что Дашка не видит его лица, все-таки не смог заставить себя посмотреть на дочь. Глядя в землю, спросил:
— Ты зачем приехала? Чтобы это мне сказать?
— Пошли домой.
— Но, девочка…
— Прошу, идем. А то мама проснется, узнает, что я дома не ночевала, ой…
Илья молчал. Холодные, мокрые от росы пальцы Дашки легли на его кулак, и он не решился высвободиться.
Несколько минут спустя Илья вместе с дочерью вышел из шатра. Дашка тут же полезла в телегу, откуда доносился Гришкин храп. Илья потер ладонями лицо, огляделся. Табор уже пробуждался, у шатров слышались сонные голоса женщин, влажные от росы спины лошадей были залиты розовым светом. От края поля, красное и туманное, поднималось солнце, по блеклому небу ползла жемчужная цепочка облаков, высоко-высоко парил крошечный ястреб. Из-за шатра, зевая, вышла Варька с ведром воды в руках. Увидев Илью, она остановилась — и вдруг слабо ахнула, всплеснула руками, уронив ведро. И заплакала.
— Что еще? — хмуро спросил Илья, глядя на то, как к его сапогам бежит по утоптанной траве струйка воды.
— Дэвла… Илья… Ты же… ты ведь седой весь… Вот здесь… и здесь… Вчера-то впотьмах я не заметила…
Он ничего не ответил. Стоял, не двигаясь, смотрел в светлеющее небо. И лишь закрыл глаза, услышав низкий голос Дашки, вполголоса напевающей в телеге их песню:
Вы, ромалэ, вы, добры люди,
Пожалейте вы душу мою…
Все богатство мое заберите —
Возвратите вы годы мои…
