Она не могла злиться на младшего брата. В то время как она сбежала в город, куда Сенара ни за что бы не поехала (так Анна думала на тот момент), Рори оставался неподалеку, всего в часе езды от капризной матери. Но у него была жена и две чудесные дочки, он много работал, чтобы построить счастливый безопасный дом для семьи, которой они с Анной не знали в детстве. Он заслужил передышку. Сенара же теперь находилась в городе Анны, и настал ее черед разбираться с этим.
Час спустя, когда пришла пора возвращаться в квартиру, занятую незваной и нежелательной гостьей, Анна отправилась домой. Струйка сигаретного дыма виновато зависла у окна, когда она вошла. Сенара сгорбилась над чашкой черного кофе, одетая в домашний халат Анны, висевший раньше на двери в ванной.
– С добрым утром. – Низкий голос матери заскрежетал, как гравий, затем последовал приступ сильного кашля. – Ты, думаю, не против, – Она поддела пальцем ворот халата.
– Не церемонься.
– И не буду. А что это ты не на работе, работница? Выгнали с твоего теплого местечка?
– Я взяла несколько отгулов.
– Ах! Так у тебя есть время показать своей старой мамочке этот твой мажорский город. Докажи мне, что это место получше Кернова.
– Я никуда тебя не поведу, кроме как на вокзал.
Сенара равнодушно сковырнула с ногтя кусочек лака, уронила его на кофейный столик.
– Вот так, да?
– Я не хочу тебя здесь видеть. Прости. – Анна сама поразилась тому, насколько прямо заговорила с матерью. Но она злилась на то, как Сенара злоупотребила помощью Рори, и матери придется это услышать.
– Ну ладно, поняла. Только дело в том, что твоя газета может и заинтересоваться характером своей новой звезды. Ее прошлым, так сказать. Чтобы добавить цвета. Это, конечно, влетит им в копеечку. Но так ведь и работают газеты, разве нет?
– Их это не заинтересует.
– А твоему парню Бену будет интересно, я уверена.
– Он в другом городе, в командировке, – отрезала Анна, скрещивая руки на груди в защитном жесте. Намерения Сенары испугали ее сильнее, чем мысли о продолжении статьи, которое теперь будут читать по всей стране. Сложно было предсказать, какую ложь придумает Сенара, если решит, что за это больше заплатят. – А тебе пора идти.
И тут, без предупреждения, мать громко расплакалась:
– Один день, Эн! Вот и все, чего я прошу! А это ж совсем немного. Может, я соскучилась по моей девочке – ты хоть задумывалась об этом? Может, я хочу наладить отношения. Мне на прошлой неделе исполнилось пятьдесят. Моя жизнь катится к концу, а мне не нравится оставаться при этом одной. Твой братец вот тоже ко мне охладел. Наверняка виновата та девка, с которой он трахается, она меня никогда, никогда не любила! Ну перестань, девочка! Один только день. А завтра я сяду на поезд, и больше ты обо мне не услышишь, если не захочешь. Я могу сама о себе позаботиться, нянчиться со мной тебе не надо. Давай я прикуплю нам чего-нибудь к чаю, а? Ты выйди, делай там, что надо, а я к твоему приходу все устрою.
Анна посмотрела на нее, внезапно растерявшись. Она знала, что Сенара, когда нужно, может лить крокодиловы слезы, как профессиональная актриса, но все же она уловила нотку отчаяния в голосе матери.
– Я не знаю…
– Пожалуйста, детка! Я знаю, что не была хорошей матерью, мне за эти годы много народу про это говорило. Я тебя подвела, меня не было рядом, когда тебе нужна была мама. Это вот моя попытка немного наверстать упущенное. Я не хочу, чтоб мы остались врагами, Анна, что бы ты там ни думала. Позволь мне сделать хоть это, и я уеду. Обещаю.
Было совершенно очевидно, что сегодня Сенара никуда ехать не собирается. И, немного сбитая с толку эмоциональным ответом матери, вымотанная бессонной ночью, не желая затевать ссору, Анна признала поражение.
– Хорошо. Но большую часть дня меня не будет дома.
Глаза Сенары засияли:
– Ты гуляй сколько хочешь. Я тут справлюсь, не волнуйся. А в восемь у нас будет чай, да?
Выйдя в коридор, Анна развернулась лицом к своей двери. Причины для беспокойства имелись: разве мать хоть когда-нибудь в чем-то была с ней честной? Анна знала, что могла настоять на своем, заставить мать немедленно уехать и отвоевать обратно свой дом, но что-то ее останавливало. Возможно, усталость или нечто более глубокое. Она слишком долго боялась того дня, когда мать появится в Лондоне. А вдруг, встретив этот страх с новой уверенностью, которую она в себе обнаружила, она сумеет подвести черту под событиями своего детства? Этот вечер может раскрыть, кто она на самом деле, матери, которая никогда не обращала на нее внимания. И затем Анна обретет свободу.
И все же оставалось неясным, что делать с непредвиденным отгулом. Выгнав саму себя из дома до самого вечера, Анна вынуждена была чем-то заняться, но чем именно?
Она по наитию пересекла коридор и постучала в дверь Джонаса. Он, наверное, был где-то на съемках, работал, как и любой другой уважающий себя лондонец. Сразу же отвернувшись, Анна подпрыгнула от неожиданности, когда дверь открылась.
– Анна? Как дела, красавица?
Она развернулась обратно:
– Джонас, прости, мне некуда больше идти…
От того, что она произнесла это вслух, все печали последних двадцати четырех часов нахлынули разом. Вся боль, причиненная тем, кто был ей дорог и кому она доверяла. Бен направил на нее луч прожектора, о чем она никогда не просила, и теперь читатели «Дейли мессенджер» по всей стране составляли о ней свое мнение – как жители Полперро много лет назад, когда пьяная Сенара прервала ее музыкальное выступление. Все это могло быстро пройти, но что, если нет? Что, если отныне ее будут знать как «ту девушку с посылками», как раньше знали «эту бедняжку Анну Браун»? Эта мысль приводила ее в ужас. И от нее совершенно ничего не зависело…
Она вдруг расплакалась, и эхо ее громких всхлипов раскатилось по коридору. Злость, усталость, несправедливость происходящего затопили ее душу, и Анна, не в силах справиться с их натиском, просто сдалась. Потрясенный Джонас не стал ждать ее просьбы зайти, обхватил ее за плечи и повел внутрь.
– Все хорошо, – бормотал он ей в волосы. – Все будет хорошо.
Глава тридцать девятая
В нее уткнулся теплый, мягкий, полный сочувствия бордер-колли, и Анна сразу же перестала плакать. Слабо улыбнувшись, она погладила Беннетта по голове.
– Вот видишь? В этой квартире запрещено долго лить слезы, – улыбнулся Джонас, протягивая Анне чашку чая. – Это правило Беннетта, не мое.
– Спасибо. И прости, что я опять при тебе расплакалась. Но с тех пор, как вышла статья, у меня в жизни все пошло кувырком.
Джонас нахмурился и присел рядом с ней.
– Статья?
– Все в порядке, тебе не нужно притворяться. Ее наверняка уже все видели.
