– А куда вы пропали на самом деле, Алврун? – Он продолжал игнорировать ее протянутую руку, глядя на унылые серые воды моря. В волосах его поблескивали капли дождя.
– Что?
– Вы добрая, – сказал он, – а это гораздо больше, чем красивая. – Он так и стоял, скрестив руки и не глядя на нее, и она повернулась, чтобы проследить за его взглядом в сторону голодных волн приливной зыби. – Вы извинились перед ребенком, хотя не обязаны были этого делать. Она нагрубила, а вы, здешний лорд, вправе были упрекнуть ее за это.
– Я… она… Она сейчас переживает непростое время.
– Это очевидно для тех, кто знает, куда смотреть. – Он шумно вздохнул. – Сохраните это зеркальце для меня. Храните его эту зиму.
– А что насчет завтра? – В ее вопросе прозвучала тревога, и она попыталась как-то смягчить это. – Ты придешь к нам в зал за едой и чтобы получить приют?
– Если смогу.
Ей захотелось крикнуть, спросить у него, что может ему помешать, но она чувствовала, что и так уже достаточно испытывала его терпение.
– А если не получится, ты вернешься за ним? Я имею в виду весной? – О господи, она сейчас напоминала себе одного из щенков в охотничьей своре Видиа, который выпрашивает объедки со стола.
– Я постараюсь, – закивал он. – Идите домой. Обсохните. Поешьте ваших сердцевидок. – Он в последний раз улыбнулся ей. – Теплых, с маслом.
Она тоже кивнула, не в силах отвести взгляд от его улыбки и пытаясь улыбнуться ему в ответ. Она понимала, что ею только что пренебрегли, но все равно с большой неохотой расставалась с ним. Ну, может быть, еще одна улыбка, еще одно доброе слово?
– Идите уже.
– Но…
– Идите.
И она ушла, забросив грабли на плечо и с трудом таща корзинку с моллюсками и ее сокровищем, завернутым в мокрую тряпку и надежно уложенную сверху. Мокрая юбка цеплялась за ноги, мешая идти. Через каждые несколько шагов она оборачивалась и вглядывалась в сумерки и сгущающийся туман, но он не смотрел на нее: глядя в море, он ни разу не обернулся, не окликнул ее. Очень скоро он и вовсе скрылся из виду за высоким гребнем дюн и колючей серо-зеленой травой.
33
– Кто же это тогда?
Атульф прижал локти к бокам и выпрямил спину, но в группе из четырех человек спрятаться было сложно, к тому же остальные расступились. Они наконец-то укрылись под крышей от ледяного дождя после целого долгого дня безуспешных попыток загнать утку в сети на болотах с помощью пары охотничьих собак; теперь же они проталкивались к очагу, сбрасывая по пути свои мокрые плащи, громко и оживленно разговаривая и требуя подать эль.
За последние пару недель он побывал в Иллингхэме несколько раз, но в зал его пригласили впервые, и теперь он старался не пялиться на все, что его заинтересовало. Зал здесь был длиннее и выше, чем в Донмуте, и если донмутский после отъезда Радмера, увезшего с собой значительную часть убранства, казался пустым и бедным, то зал в Иллингхэме был расцвечен и украшен вышитыми полотнами, висящими на стенах, а стоящий на возвышении стол был покрыт по центру скатертью искусной работы. Пахло дымом, устилавшим пол свежим сеном и еще какой-то вкусной едой.
– Ну же, Танкрад! Куда подевались твои хорошие манеры? Представь нам твоего нового товарища.
Это говорила женщина ростом не выше его, полная и какая-то мягкая, с черными глазами на пухлом лице и сладкой улыбкой. Она протягивала ему глиняную чашу, и он принял ее с благодарностью, только потом сообразив, что никому из остальных еще ничего не подали.
– Будь нашим гостем.
Он лихорадочно подбирал слова для достойного ответа.
– Я пью за ваше здоровье, леди. – Атульф поднял чашу и отпил из нее. Медовуха с совсем другим набором трав по вкусу отличалась от напитков из маленьких бочек у них в Донмуте. Эта была послаще и намного больше ему понравилась.
– Вот видишь, Танкрад! – повернувшись к юноше, сказала маленькая женщина. – Некоторые молодые люди обладают хорошими манерами.
– Мое имя Атульф, леди.
Должно быть, это была мать Танкрада. Свита из Иллингхэма. Ему ужасно захотелось произвести на нее хорошее впечатление.
– Давай-ка мы пока снимем с тебя мокрый плащ. – Она щелкнула пальцами, и тотчас тяжелую от воды шерстяную ткань с его плеч сняли чьи-то услужливые руки. – Повесим его сушиться у огня. А теперь, Атульф, расскажи, откуда ты родом? И кто твои родители?
– Он из Донмута. – Это сказал у него за спиной Аддан, а может, Дене. Кто-то из них. – Сын аббата.
Желудок больно сжал спазм: он ждал от нее холодного приема, каких-то колких замечаний.
Но лицо ее неожиданно просветлело.
– Ингельда? – Сказано это было так, будто она услышала самую приятную для нее новость за всю зиму. Она взяла его за локти и стала внимательно вглядываться в его лицо. – Так ты сын Ингельда? Ну конечно, разумеется! Только посмотрите на него! Как я сама не догадалась? То же лицо, тот же дух. Ой, ты же весь промок! Проходи и присядь. Вот свежие овсяные лепешки, только что с печи.
Сбитый с толку и польщенный таким вниманием, он дал ей увести себя; она все время любезно болтала, сама, своими руками, пододвинула ему небольшой табурет, подлила в чашу медовухи. Пряча лицо, он наклонился вперед, сделав вид, что возится с завязками на икрах: ему казалось, что весь мир потешается над ним, видя его раскрасневшиеся от смущения щеки.
Тут и остальные расселись вокруг очага. Одна из женщин принесла дрова и осторожно подбросила их в огонь. Рядом с ним возникла мать Танкрада с твердым сыром, новыми лепешками и приправой из лука и каких-то трав. Он очень проголодался и поэтому ел и пил все, что ему предлагали. Голоден он был всегда, и порой казалось, что во всем мире не хватит еды, чтобы удовлетворить его. Однако на этот раз он в конце концов замотал головой, не в силах больше съесть ни кусочка, и она отослала женщину, принесшую еще лепешек в корзинке.
– А теперь… – Она по-прежнему сидела рядом с ним. Опустив глаза, он посмотрел на ее руку, которую она положила поверх его руки. Кисть была небольшая и бледная, довольно широкая, с короткими пальцами и ухоженными ногтями; на одном из пальцев красовался серебряный с позолотой перстень. – …Расскажи мне про своего дорогого отца.
– Моего отца? – Его стала охватывать волна горечи и возмущения. Но она назвала Ингельда «дорогой», посему не стоит ей знать, что он думает о нем на самом деле.
– Он уже освоился на посту аббата Донмута? – Она рассмеялась, и в смехе ее ощущалась теплота и даже нежность. – Нет, это так трудно себе представить! Он – благочестивый, целомудренный… Помню, как все женщины вздыхали по нему, в том числе и я, до того, как мне пришлось уехать, но тогда у него был самый низкий церковный сан. Конечно, уже в то время я давно была замужем, стала матерью, но даже несмотря на это… – Она покачала головой. – Но он бы все равно никогда не посмотрел на меня, даже в те годы. Я никогда не была настолько красива, чтобы привлечь его внимание.
