Радмер обещал ему землю, обещал жену.
Ну, та, что должна была стать его женой, вышла за этого неуклюжего тупицу; несмотря на это, его пробирало до самых костей, как только он ее видел. Элфрун могла пожаловать ему землю, но какой в этом был толк теперь? Что его ждало впереди? Изуродованное шрамом лицо, покалеченное тело, а теперь еще и лорд сгинул в морской пучине. Что держит его здесь?
Лицо его скривилось еще больше. Все знали, что аббат внезапно начал чрезмерно беспокоиться о благополучии своих овец, о качестве их шерсти и особенно – об их молоке. Видиа не упрекал Радмера в том, что тот утонул, – по крайней мере, обижался на него не больше, чем на вепря, который порвал его своими клыками. Но ставшие уже привычными для него горечь и злость требовали выхода.
Он встряхнулся, отгоняя невеселые мысли.
Размышлять о таких вещах в лесу было опасно: вот теперь он задумался, и дикий кабан, сделав круг, оказался сзади него. Ошибка новичка, которая могла стать фатальной. Как будто поломанных ребер и развороченной щеки было недостаточно в качестве напоминания.
Вепрь двигался шумно, низко пригнув свою покрытую жесткой щетиной голову, рыская из стороны в сторону по склону и вспахивая на ходу землю своими клыками. Видиа заметил остатки пены у него на челюстях и напрягся еще больше. Хотя гон только начинался, это могло означать, что рядом находятся самки, свиньи. Через каждые несколько шагов вепрь останавливался и рыл носом дерн. Мелькнуло что-то красное, и Видиа заметил малиновку, следовавшую за кабаном по пятам: птичка с блестящими черными глазками прыгала, склоняя голову то в одну сторону, то в другую в надежде найти семя или червячка, оказавшихся на поверхности в результате такого энергичного вспахивания.
Видиа стиснул зубы до скрежета. Он чувствовал родство с этой малиновкой: он так же зависел от объедков со стола сильных мира сего, причем те, как правило, даже не замечали, что что-то упало. Малиновка заметила охотника и нахально и бесстрашно уставилась на него. Интересно, почему именно эта маленькая птичка так уверена в себе, тогда как другие тут же улетели бы при приближении человека или здоровенного неуклюжего кабана? Сейчас зверь танцующей походкой спускался по склону холма, направляясь к воде, чтобы, как догадывался Видиа, приступить к своему любимому занятию – поваляться в грязи. Он хорошо знал, чем заканчиваются такие обходы кабаном своих владений.
По крайней мере теперь хоть Атульф перестал досаждать ему постоянными просьбами взять его на охоту за вепрем. С тех пор как пришла весть о гибели Радмера, он практически не видел этого парня. Что само по себе тоже было новостью: последние два года Атульф постоянно вызывал у него раздражение и досаду, все свое свободное время околачиваясь в конюшне и вокруг клеток с охотничьими соколами.
Видиа старался как можно меньше слушать бесконечные сплетни, которыми любили поделиться в Донмуте в свободное от работы время. Слишком много в них было всякой грязи, слишком много такого, о чем он слушать не желал. Но то, что теперь Атульф связался с парнями из Иллингхэма, просто не могло пройти мимо его ушей. Но его не интересовало, что они затевают и куда направляются, пока они не суются в его лес и не загоняют там зверя.
Вепря уже не было слышно. Видиа выпрямился, и напряжение начало его понемногу отпускать. Как-то, когда ему было лет десять, задолго до того, как он поступил на службу в Донмут, он во время охоты на кабана держал на привязи свору собак, а из кустов внезапно выскочил вепрь и кинулся прямиком на главного охотника. Один взмах острых как лезвие клыков – и из бедра человека фонтаном ударила кровь. Он умер прямо там, среди деревьев, истек кровью, словно прирезанная свинья. С тех пор, задолго до своей жестокой стычки с этим зверем, Видиа проникся уважением к этим монстрам лесной чащи в большей степени, чем к оленю или даже к волку. Вепри были единственными существами, которых он боялся.
Подумав о волках, он вспомнил, что несколько недель тому назад пообещал Луде обойти их высокие заборы и загоны для скота, чтобы посмотреть, нет ли там следов или помета этих хищников, а заодно выяснить, не нуждается ли какая-нибудь из этих построек в ремонте после зимы. Подходить к пастушьему хутору надобности не было – он намеревался просто обойти границы поместья в поисках каких-либо признаков возможной беды. Сейчас самое время было сделать это. Развернувшись, чтобы уже выйти из-под прикрытия деревьев и подняться по склону холма, он вдруг замер на месте, услышав тихий свист – короткий и мелодичный.
Это была не птица.
– Егерь! – Это было предупреждение, не более того.
Пробравшись через колючий кустарник на открытое пространство, подняв руку, вышел Ингельд. Ингельд, который отправлял заупокойную мессу по Радмеру и другим погибшим в море без тени скорби на лице.
Видиа снова напрягся, и лицо его стало непроницаемым. Он просто кивнул Ингельду, не желая называть его ни лордом, ни отцом.
– Где же ваша кобыла?
– Буря? – Ингельд резко остановился. – В своей конюшне, у нее твердая опухоль на скакательном суставе. Я подумал, что ей нужно как следует отдохнуть. Надеюсь, что Атульф присмотрит за ней. А тебе какое дело?
– Вы загнали ее?
На губах Ингельда застыла улыбка.
– Занимайся своими соколами и собаками, егерь. Я знаю, что делаю.
– А я слышал как раз обратное.
Ингельд помолчал.
– Мы сейчас еще говорим о Буре? Или разговор уже зашел о другом?
– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.
Ингельд все еще продолжал улыбаться.
– Она очаровательна, верно?
Они впились взглядами друг в друга. Видиа закусил губу. Желание применить силу было очень велико, и рука сама дернулась к рукоятке ножа на поясе.
– Ну же, давай! – Ингельд развел руками. – Что тебя останавливает? Я не вооружен. Делай так, как подсказывает тебе твоя совесть.
Видиа отдернул руку от гладкой деревянной рукоятки ножа, как будто обжегся.
– Не искушайте меня.
– Для человека, который ни на что не претендует, ты слишком уж вспыльчивый. – Ингельд по-прежнему улыбался, но глаза его прищурились. – В прошлом году я спас тебе жизнь, тебе не мешало бы помнить об этом. Если ты уже сказал все, что собирался, тогда я, пожалуй, пойду своей дорогой. – Он развернулся к нему спиной и пошел напрямик по склону холма в сторону монастыря.
Глядя на темно-синюю фигуру, быстро движущуюся среди деревьев, Видиа слышал, как Ингельд снова начал беззаботно насвистывать.
Один бросок. Всего один…
Несмотря на огромный шрам на ребрах, он по-прежнему мог метать нож с большой силой и точностью. С порочным удовольствием он представил себе, как острый нож, вращаясь, летит в воздухе и впивается аббату точно между лопаток; Ингельд сдавленно охает, руки его разлетаются в стороны, он шатается, опускается на колени и падает лицом вниз.
Картина, промелькнувшая перед его глазами, была такой явственной и правдоподобной, что он был потрясен, осознав, что Ингельд по-прежнему идет себе вниз по склону холма.
