Величайший абсурд этой системы состоял в том, что она лажала. Dataxiom признавал, что 30 % данных могут быть неверными. Марианна входила в эти 30 % ошибок. Она не соответствовала профилю, который к ней привязали, но системе на это наплевать, и вернуться в свою страховую компанию у нее нет никакой возможности. Ей придется платить дороже за менее эффективное страховое покрытие, потому что так решила машина.
Но если отвлечься от ее частного случая, могла ли вообще эта система сработать верно? С помощью профиля людей превращали в механизмы – как будто неповторимую индивидуальность каждого, его человеческую особость можно выразить математической формулой. “Индивидуальные профили” – семантический нонсенс. По Бодрийяру, различие между копией и симулякром состояло в том, что последний не отсылает ни к какой реальности.
Она подняла голову и обнаружила, что уже семь утра. Скоро проснется Леони. Она уснула за компьютером, и теперь у нее болел затылок. Она встала и пошла в душ. Может, потому, что она оказалась в ванной, как накануне вечером, но в ее памяти снова всплыли слова Оливье. Стягивая шмотки, слой за слоем, она читала себе нотацию. Не нужно с ходу отметать все, что он наговорил. Она шагнула в ванну и, держа в руках головку душа, секунду постояла в стороне, дожидаясь, пока нагреется вода. Он был неправ, потому что говорил с ней жестоко, но ей хотелось отрешиться от собственной ярости по его адресу и рассмотреть его упреки вполне объективно. В глубине души ее потрясла нарисованная им картина. Она повесила душ на крепление и скользнула под теплую струю. Неужто у нее в самом деле настолько говенная жизнь? А по каким критериям оценивают жизнь, свою собственную жизнь? Если просто по степени благополучия, то Марианну ее мирное существование вполне устраивало. Но может, ее довольство проистекало из дурных причин, из чистого невроза? Можно ли считать признаком успешной жизни, если человек настолько комфортно вживается в свои неврозы, что даже находит в них удовлетворение? Да, верно, она редко бывает на людях. Она мало с кем встречается, а если встречается, то это встречи на одну ночь, которым она не придает никакого значения. Нет, вот что ее действительно задело (и в этом Оливье был прав), это что она предлагает ту же модель жизни Леони. Мать-одиночка, которая почти не выходит из дому и живет в полной автаркии. Марианна не хотела, чтобы дочь была похожа на нее; возможно, это знак того, что она на самом деле думает про свое существование.
Она взяла гель для душа и на секунду сосредоточилась на синтетическом запахе ванили. Понятно, что со стороны это выглядит просто убийственно. С тех пор как родилась Леони, она никому не позволяла встать между ними. Больше того, даже не хотела заводить второго ребенка, невольно представляя его себе чужаком, который нарушит их уединение. Ок, наверно, это не очень здорово. Но что теперь делать? В одном она была уверена: ей нужно работать. Вот в чем настоящая проблема. Она поняла это, когда ходила на интервью. Ей полезно выходить из дому, общаться в реале с новыми людьми. В ее случае все просто: проблема включала в себя решение. Penissimo стал ловушкой, замкнувшей ее в изоляции и в бездействии. Причем ловушкой двоякой, поскольку, даже выбравшись из нее, она оказывалась при зияющей бреши в своем CV и безнадежно отставшей от других в профессиональной карьере.
Она замкнулась в себе, как интернет. Вообще-то странно, она взрослела вместе с сетью, они развивались параллельно. Десять лет назад оба были молодые и безбашенные, открытые миру, готовые невесть на что, бегущие во все стороны сразу. А потом, со временем, они замкнулись. Захотели все контролировать. Изнемогали под бременем ответственности. Первоначальная легкость пропала. Сеть становилась все тяжелее и грузнее. Превратилась из школьного двора в громадную частную фирму.
Она вылезла из душа, вытерлась и машинально протянула руку к тюбику с кремом, обещавшим неизменную стройность и ангельскую мягкость ее ляжкам. Тюбик был почти пуст. Придется покупать новый. Все эти кремы обходились в целое состояние, притом что оценить их действие она не могла. Задолбало. Да еще так некстати. Внезапно она подняла голову и увидела собственное отражение в зеркале над раковиной. За каким она мажется этими кремами, если никогда не выходит из дому? Последний раз обещанная брендом “вуаль шелковистой нежности” пригодилась ей с Максом. С тех пор она ходила только на интернет-вечеринку с Кристофом и Полем. И с кучей шмоток, которые она упорно покупала, то же самое. На кой черт они ей, если она целыми днями сидит дома в спортивных штанах?
Выйдя из ванной, опять в двух свитерах и в трениках, она обнаружила, что Леони дожидается ее на диване, скрючившись под одеялом. Они позавтракали, и Марианна отвела ее в школу. Вернувшись в квартиру, сущий ледник, она снова уселась за компьютер с чашкой кофе. Надо написать этот текст. Сама не зная почему, она чувствовала, что, несмотря на всю его безличность и оторванность от жизни, он что-то ей говорил. Объяснял, во что превратился интернет. Что-то она должна была узнать из этого расследования. Полчаса спустя, то есть в 9.21, она глядела на экран, не веря своим глазам, спрашивая себя, как, ёкарный бабай, ей вылезать из только что обнаруженной новой кучи дерьма, и тут зазвонил телефон.
– Алло? Марианна? Это Клер. Надеюсь, я тебе не помешала?
– Нет. А что случилось?
– Сама не очень понимаю, – голос Клер звучал нарочито ровно, но Марианна различила в нем тревожное вибрато. – Кристофа сегодня ночью увезли в больницу.
– Что?!
– Не волнуйся. Вроде бы врачи говорят, что ничего серьезного, но вчера вечером он потерял зрение.
Известие показалось Марианне совершенно несуразным. Может, она ослышалась? Может, Клер сказала, что у него несварение?
– Да, потерял зрение. Внезапный приступ слепоты. Думаю, это связано с работой. Слишком сильное давление. Врачи говорят, что это временно и связано с выгоранием.
– Блин…
– Да уж. Поскольку никаким экраном он пользоваться не может, я решила сама тебя предупредить.
– Правильно сделала. Можно его навестить?
– Да. Его положили в Туре. Сегодня вечером должны выписать.
Она позвонила Кристофу на мобильный, но он не ответил. Около полудня она попыталась связаться с ним через больничный коммутатор, они наверняка могут переключить ее на палату, но ей ответили, что он на обследовании. Она отправила эсэмэс Полю, прекрасно понимая, что он с ней не поедет: ему пришлось бы добираться на метро, а на такие вещи он уже давно не способен.
Марианна отправилась в больницу, решив, что на месте так или иначе сумеет повидать Кристофа. Но в метро ее одолели сомнения. Она боялась, вдруг ее опять обвинят в том, что она вмешивается в жизнь друзей. А потом они все соберутся и будут друг другу жаловаться, что она ведет себя как ненормальная. Из-за разноса, устроенного Оливье, у нее больше не получалось держаться с друзьями непринужденно. Она все время чувствовала, что ее оценивают – и осуждают. Даже если намерения у нее самые похвальные. Но сейчас имел место форс-мажор, неотложный медицинский случай.
