– Ну что ж, мистер Нивен, в таком случае даже хорошо, что я так рано вернулась. Значит, в случае необходимости я всегда смогу быть под рукой. Я, должно быть, нутром почуяла что-то недоброе. И мне показалось, что я, возможно, буду нужна мистеру и миссис Шерингем… ведь им сейчас, должно быть, совсем не по себе. Они снова в этом ужасном состоянии… – Этель отчетливо подчеркнула это «снова». – И я, конечно же, буду здесь, когда они вернутся. И обязательно все объясню нашей кухарке, как только она приедет. И на все телефонные звонки отвечу, как полагается – а то и сама кому надо позвоню.
– Этель…
Но Этель уже не в силах была остановиться, охваченная, похоже, не свойственным ей презрением к правилу «говори-только-когда-к-тебе-обращаются».
– Я уже все тут прибрала. И в комнате мистера Пола прибралась…
– Это, собственно, и есть цель моего приезда, Этель.
– Цель вашего приезда, мистер Нивен?
– Мне нужно у вас спросить… я ведь приехал специально, чтобы удостовериться… – Мистер Нивен все продолжал путаться в словах. – Вы ничего такого в комнате мистера Пола не обнаружили?
– Чего «такого», мистер Нивен? Я не понимаю, что вы имеете в виду, сэр.
– Ну например… какой-нибудь записки. Он ничего такого не написал?
– Нет, сэр. Я никаких записок не находила. Да если б и нашла, то читать бы не стала. Нет, сэр! – И у Этель на лице появилось такое выражение, словно она вполне могла бы нахально заявить: «Может, хватит вопросов, сэр?» или даже: «А вам-то какое дело, сэр?»
– В таком случае… Ну что ж, Этель, хорошо. Значит, все… в порядке?
– А с вами-то, сэр, все в порядке? Может, вам чашечку чая подать или еще что?
– Нет, спасибо, Этель. А скажите, с вами все в порядке? Вам наша помощь… не требуется? Или… вот Джейн могла бы вам помочь, а?
К подобному повороту Джейн, горничная из Бичвуда, была отнюдь не готова и покорно ждала, пока Этель, вновь взяв инициативу в свои руки, ответит:
– Нет, сэр, спасибо. Я и сама прекрасно справлюсь.
Но это она сказала, глядя вовсе не на мистера Нивена, а уставившись прямо в глаза Джейн, такой же, как она сама, горничной.
И взгляд у нее был как у самой строгой, но всепрощающей матери.
Итак, многих вещей ей никогда не узнать. Зато теперь она знала, что Этель наверняка самым тщательным образом «прибралась» в комнате мистера Пола к тому времени, как вернулись Шерингемы. Подняла брошенные на пол брюки, сменила простыни. Снятые простыни (хотя, разумеется, никто, и Этель, должно быть, впоследствии размышляла об этом, конечно же, больше не стал бы на них спать) были засунуты в большую корзину с грязным бельем, ожидавшим большой понедельничной стирки и кипячения в медном котле. Этель и с кухонного стола – исключительно из добрых чувств к кухарке Айрис – все убрала, а столешницу тщательно протерла. И все вещи вернулись на те места, где им и надлежало быть. И все снова выглядело как прежде, хоть и стало теперь совсем иным.
И Этель тоже однажды проберется в книги Джейн и предстанет в обличье одного второстепенного (но не слишком) персонажа из романа «Если бы правда стала известна». Ее образ будет, разумеется, несколько видоизменен (хотя об этом будет знать только автор романа) и облагорожен с помощью художественного вымысла. И звать ее будут не Этель (ее назовут Эдит), и она будет на Этель совсем не похожа, и она даже горничной не будет. Она будет выполнять роль одного из тех персонажей, которые существуют как бы на периферии сюжета, но тем не менее знают все и обо всех. Никто до поры до времени даже не подозревает, каково «истинное лицо» этого незаметного человека, ибо главные герои всерьез его не воспринимают. Но в том-то и заключается правда жизни, как реальной, так и вымышленной, которую Джейн, став писательницей, отлично научится применять, создавая и описывая своих героев.
Но она так никогда в точности и не узнает, много ли все это время было Этель известно о них с Полом. И она никогда не узнает, что именно Этель делала, о чем она думала, что чувствовала, что себе представляла, вновь оставшись одна в пустом доме – то есть пока не вернулись Шерингемы (и повариха Айрис, конечно), а также до прибытия полицейских, которые начали задавать всякие необходимые им вопросы.
Вряд ли Этель стала бы в это время сочинять благодарственное письмецо своей матери.
Когда Джейн и мистер Нивен ехали обратно, солнце уже садилось. Вокруг разливался оранжевый свет заката, а воздух стал еще более прохладным и каким-то хрустким. Все-таки был еще только март, и Джейн подумала, что Этель непременно растопит в комнатах камины, ведь это тоже входит в ее обязанности. В подобных обстоятельствах правильнее всего постоянно поддерживать в каминах огонь. Она и сама точно так же вскоре поступит – как только, вернувшись в Бичвуд, вновь превратится в горничную.
Но кем же была она сейчас? В кого она временно превратилась?
Мистер Нивен долго молчал, потом сказал:
– Еще раз прошу прощения, Джейн, за то, что оторвал вас от чтения. Мне, право, очень жаль, что пришлось использовать ваше свободное время. А какую книгу вы сейчас читаете? Я что-то позабыл.
– Ничего страшного, сэр, не огорчайтесь.
Она сидела рядом с ним на переднем сиденье – там, где обычно сидела его жена, миссис Нивен, – и изо всех сил старалась сдержаться и не заплакать.
Если бы только мистер Нивен мог сказать ей: «Сегодня вечером вы должны отдохнуть. Примите ванну и подольше посидите в горячей воде». Но горничным не полагается принимать ванну и подольше сидеть в горячей воде, чтобы согреться, и незапланированных свободных вечеров у них не бывает, особенно в тот день, который и так считается выходным. Так что весьма скоро ей придется вновь вернуться к своим обязанностям горничной. И проявить по крайней мере такую же силу воли, как Этель.
А вокруг все было невероятно прекрасным – и приближавшийся вечер, и этот абрикосовый свет, и этот подернутый дымкой зелено-золотистый весенний мир.
Мистер Нивен снова долго молчал, потом тихонько промолвил:
– Теперь уже нет всех пятерых, Джейн…
И она прекрасно поняла, кого он имеет в виду. Она знала это совершенно точно. И все же самым обычным тоном сказала: «Да, сэр», – именно таким тоном слуги и произносят эти слова, словно заранее во всем соглашаясь с хозяевами.
А когда они наконец свернули на ту дорогу, что вела непосредственно в Бичвуд, мистер Нивен вдруг остановил машину, выключил двигатель и, уронив голову Джейн на грудь, заплакал, как ребенок, всхлипывая, хлюпая носом и прижимаясь к ней всем лицом, и она вдруг вспомнила, что точно так же прижимала к груди – неужели это было сегодня днем? – раскрытую книгу в библиотеке Апли.
– Мне так жаль, Джейн, так жаль! – все повторял мистер Нивен, по-прежнему пряча лицо у нее на груди, и она, невольно гладя его по затылку, приговаривала:
