– Вы думаете, что кто-то собирается посягнуть на ее жизнь? – забеспокоился бальи.
– А в результате маленький Гийом станет таким уязвимым, – поддержала его Энора.
– Черт подери, как все запутано! Милая моя, что вы мне посоветуете?
– Предельную осторожность. Ни в коем случае не доверяйте семье Вигонренов-Маленье. Даже если предположить, что, обвиняя мадам Маот, они совершенно честны и искренни, в чем я сомневаюсь, члена семьи Ле де Жеранвиль если и отправляют на эшафот, то с крайней осмотрительностью. Короче говоря, лучше всего будет подождать с судебной процедурой, пока мы не поймем, какие опасности и какие выгоды могут последовать для нас из этой ситуации. В конце концов, что такое год или два взаперти, тем более если вы проследите, что заключение достойно высокородной дамы? Что же касается тех, кто бьет копытами от нетерпения, желая увидеть, как ей отрубят голову на площади, – пусть они примут холодную ванну, чтобы успокоиться. Суверены должны умиротворять страсти, умерять гнев и укреплять плоть. В последнем Эсташ Толстое Брюхо нуждается больше всего! Господи боже, как мне жаль Агнес! – сердито закончила она свою речь.
Ги де Тре расхохотался, хлопнув себя по бедру, и воскликнул:
– Ах, моя восхитительная женушка! Это настоящее благословение Господне, что я полюбил вас, едва увидев. Я не буду вступать в беседу с арестованной дамой, со всей возможной деликатностью ознакомлюсь с обвинениями, которые выдвинуты против нее, и составлю свое собственное представление об этом деле.
– Прошу вас, мой дорогой супруг, скажите мне хоть одно словечко, чтобы немного утешить меня, – жеманно произнесла Энора.
На самом деле она хотела удостовериться, что Ги не узнал чего-то такого, что может им повредить.
11
Ножан-ле-Ротру, ноябрь 1305 года
Молодая баронесса Маот де Вигонрен, урожденная Ле де Жеранвиль, около двадцати трех лет от роду, пыталась разглядеть площадь замка Сен-Жан в крохотное окошко квадратной башни, где ее содержали в ожидании процесса. На этой площади воздвигали эшафот перед днями казней, особо привлекающих публику, – когда казнили знаменитого разбойника или высокородную особу. Сеньор бальи Ги де Тре заверил ее, что с нею будут обращаться соответственно ее происхождению. Ей выделили довольно просторную комнату, которая отапливалась двумя каминами и где стены были завешаны гобеленами. Там была довольно удобная кровать, несколько предметов мебели и мягкие коврики. Маот особенно оценила любезность де Тре, обнаружив небольшую коллекцию дамских книг – куртуазных романов и поэтических сборников, без сомнения принадлежащих самому бальи и его супруге. Судя по всему, книги читали довольно часто и с большим увлечением.
После сменяющих друг друга смятения, ужаса, слез ее охватило нечто вроде абсолютного безразличия, нарушаемого только приступами паники, во время которых она задыхалась, лишь подумав о том, какая судьба ждет Гийома, ее пятилетнего сына, если она будет признана виновной и лишена дворянства. Молитва была единственным, что немного успокаивало ее. Она молила добрую Святую Деву позаботиться о ее ребенке, если Господь призовет ее к себе.
Какая же у нее была странная и короткая жизнь… Какая череда заблуждений, досадных тягостных совпадений… По сути дела, разве она не была виновна в том, что доверила свою судьбу другим, даже не попытавшись поступить по-своему? Мысли ее все время возвращались к воспоминаниям о Мари, любимой сестре. Мари – сама доброта, мягкость и любезность, прекрасная, как небесная звездочка. И та же Мари – боевая, решительная, такая сдержанная – никогда не позволяла, чтобы ее жизнь шла по воле других. Бедная, милая и восхитительная Мари, ее сожгли заживо за то, что дала отпор гнусному насильнику, потребовав, чтобы тот поплатился за нанесенное ей оскорбление. И она была в своем праве. Несмотря на то что их долгое время все считали двойняшками, они так отличались друг от друга. Уверенная в том, что высокое происхождение и красота обеспечат все самое лучшее в жизни, Маот вручила свою жизнь тем, кто, с ее точки зрения, больше в этом понимал. Какое мучительное разочарование, какая жестокая обида! Хуже того, она могла винить в этом лишь себя: свою лень, свою слабость, такую уместную для дамы, но в то же время такую предательскую…
Ей едва исполнилось пятнадцать, когда Франсуа де Вигонрен-отец дал о себе знать. Юная девушка прекрасно догадывалась, что речь пойдет о ее замужестве, тем более что тот был в самых дружеских отношениях с ее отцом. Вигонрен испросил разрешения прогуляться с ней, чтобы выспросить, что она думает относительно брачного союза с его сыном. И за несколько минут она оказалась полностью очарована своим спутником. Боже, как он был красив, несмотря на свой возраст! Он был таким занимательным, полным очарования и буквально излучавшим энергию, которая просто обворожила Маот. Та, что была без пяти минут женщиной, ощутила первые признаки того таинственного алхимического процесса, что побуждает самых разумных и самых сдержанных безоглядно броситься в пучину страсти. Будучи знатоком и чистосердечным поклонником прекрасного пола, барон, без сомнения, заметил те чувства, которые его собеседница не умела скрывать. Но, чтобы не смущать юную особу, он с присущим ему благородством и элегантностью продолжал вести себя в отеческой манере. После этой прогулки он окончательно решил, что Маот должна стать его невесткой.
Та же вовсе не обманывалась на этот счет: она вышла замуж за сына из любви к отцу. Кончина того буквально опустошила ее, сделала безутешной вдовой при живом муже. По сути дела, Франсуа-отца оплакивали две впавшие в отчаяние супруги. Из уважения к Беатрис де Вигонрен и Агнес, Маот сумела скрыть истинную причину своих страданий. Смерть Франсуа-сына дала ей возможность снова, не скрываясь, переживать их. Она могла рыдать, стенать, проводить целые ночи без сна. Для молодой вдовы такое поведение считалось совершенно естественным. Странное дело, она сохранила в памяти каждую мелочь, каждое мгновение, проведенное с Франсуа-отцом. В противоположность этому от нескольких лет замужества у нее не осталось ровным счетом никаких воспоминаний. Смутное, неясное смятение, которое вызывали не интересные ей разговоры, ночи, которые полностью оставляли ее равнодушной, удобное сосуществование с человеком, к которому она испытывала немного дружеских чувств и немного нежности. И ничего больше.
Она открыла сборник Марии Французской
[100], которая волновала ей сердце при каждом чтении, и слезы навернулись ей на глаза. Маот ненавидела себя за ревность, которую испытывала к Беатрис. Она охотно отдала бы полжизни, лишь бы находиться рядом с Франсуа-отцом на месте Беатрис, расцветать в лучах его любви. И что самое худшее: двое старых супругов и страстных любовников соединятся даже за порогом смерти. Франсуа обожал свою жену, даже несмотря на то, что довольно часто наставлял ей рога – очень скрытно и сдержанно, чтобы ни в коем случае не обидеть Беатрис. Маот же оставалась одна во всей вселенной, вдалеке от единственной любви, жившей в ее сердце, не считая разве что любви к Богу, который соединил ее с Франсуа-сыном, изрядно докучавшим ей во все время замужества.
