— Если мне удастся когда-нибудь выбраться из этой дыры, я к тебе приеду. Или ты приедешь ко мне в Берлин.
— Ты пишешь роман о Берлине, а я напишу повесть о Гамбурге.
— Обязательно напиши, Пол, и пришли ее мне!
На лестнице Пол столкнулся с миссис Брэдшоу.
— Добрый вечер, — сухо вымолвила она, после чего весьма добродушно, с едва заметным оттенком злорадства, спросила:
— Ну что, поправился наш больной?
— Ему уже гораздо лучше, — сказал Пол. Он выбежал из дома и побежал по улице, перебирая в уме слова так, точно уже взялся за чтение Уильямова романа. При этом в голове у него уже зрел замысел романа, который он напишет о Гамбурге и пошлет Уильяму. Саймону же он напишет любовное письмо.
Часть первая
Дети солнца
1. Дом Штокманов
18 июля, когда согласованный с пароходным расписанием поезд из Кюксхавена подходил к городу, Пола начали одолевать дурные предчувствия. Прибытие поезда в Гамбург вечерней порой, когда первые огоньки загорались в окнах комнат, где немцы стояли поодиночке, сидели всей семьей за обеденным столом и беседовали, укладывали детишек в постель, а то и занимались своей немецкой любовью, внушало некий суеверный страх. Перед Гамбургом поезд миновал комплекс мостов и каменных набережных, и Пол (уже вставший в своем купе, чтобы снять с сетки багаж) разглядел улицы с их трущобами, многоквартирными домами и задними двориками. Внезапно он испытал такой острый приступ одиночества, как будто каждый огонек, светившийся в немецком окошке, издевался над его «английскостью», а каждая задернутая штора преграждала путь. Поезд с лязгом одолел последние стрелочные переводы и въехал в сводчатый полумрак огромного вокзала, где Пола охватила тоска по его английским друзьям. На какой-то миг наружность Эрнста Штокмана стерлась из памяти. Пол не был уверен в том, что узнает его у контрольного барьера, где он, как сказано было в последнем письме, будет ждать.
Сначала он узнал блейзер кембриджского Даунинг-Колледжа, и лишь потом — своего будущего гостеприимного хозяина. В Оксфорде доктор Штокман был похож на студента-иностранца, коего вполне можно принять за англичанина. Здесь же он отнюдь не походил ни на англичанина, ни даже на немца, а гляделся этаким гражданином мира, кочевником родом из ниоткуда и отовсюду. Пол осознал, что уже никогда больше не увидит в нем молодого немецкого студента из Кембриджа с учтивой гримасой на лице, сумевшего приноровиться к английской жизни. Причиной, по которой Штокман казался теперь столь не похожим на молодого человека, угощавшего Пола завтраком в «Митре», было, вероятно, то, что на сей раз Пол встречался с ним, намереваясь несколько недель погостить у него в Гамбурге. На перроне, по ту сторону контрольного барьера, лицо его напоминало голову запертой в клетке хищной птицы с костяного цвета клювом. Он надел очки, за стеклами которых поблескивали его глаза. Казалось, нервное напряжение, испытываемое ради вымученной улыбки, причиняет ему боль.
Когда они ехали в такси к дому Штокманов, чувство неприязни по отношению к Эрнсту начало улетучиваться. Он уже казался Полу человеком умным и чутким. По-английски он говорил с такой точностью выражений, которая то услаждала слух, то, будучи проявлением его педантизма, слегка раздражала. В полутьме такси Пол принялся изучать его лицо, на коем отражалась болезненная впечатлительность, граничившая с тщательно скрываемой обидчивостью.
Эрнст спросил Пола, как прошло его путешествие. Пол заметил, что, когда Эрнст улыбается, слушая его рассказ о двадцати часах светских развлечений на «Бремене», в улыбке его нет ни тени веселья. Улыбка то появлялась на его лице, то исчезала, оставаясь все такой же вымученной. Однако, когда Пол описывал любую сцену, имевшую хотя бы отдаленное отношение к сексу — к примеру, то, как пепельно-белокурый официант случайно уронил поднос с напитками, в результате чего на брюках у Пола образовалась лужица джина, — он улыбался столь двусмысленно, словно способен был углядеть в Половом описании всевозможные варианты скрытого смысла. Пол почувствовал неловкость и, взглянув на свои брюки, увидел на них пятно. Он пожалел о том, что рассказал эту историю.
Такси подъехало к большой, покрытой лаком и обрамленной камнем дубовой двери резиденции Штокманов в миллионерском южном пригороде Гамбурга, отделенном от порта и торгового района города озером Альстер. На озере виднелись паруса, белые, розовые и голубые, которые, казалось, чистят поверхность воды, точно некие невесомые щетки. Эрнст двумя ключами открыл парадную дверь, и, миновав прихожую, они окунулись в мрачноватую величественность обшитого панелями, роскошно обставленного зала. Несколько минут они простояли там, дожидаясь, когда прислуга возьмет у Пола чемодан. Эрнст сказал:
— Если ты любишь современное искусство, то здесь есть несколько картин, которые должны тебя заинтересовать.
Пол увидел обнаженную фигуру работы Матисса и «Натюрморт с ирисами» Ван Гога. В ожидании прислуги он принялся ходить от картины к картине. Казалось, Эрнста немного раздражает желание Пола начать осмотр, не дожидаясь должным образом организованной экскурсии. Он сказал:
— Быть может, сначала, Пол, я покажу тебе твою комнату? — На слове «сначала» было сделано ударение. Он добавил: — Мама начала составлять эту коллекцию, когда изучала в Париже историю искусств. Уверен, что ей самой захочется показать тебе картины.
Вслед за горничной они поднялись по дубовой лестнице с полированными перилами.
Эрнст оставил Пола одного разбирать вещи. Комната была просторная, со вкусом обставленная, богато убранная коврами. Как только Эрнст вышел, Пол присел на кровать, потом по очереди в каждое из кресел и на стул перед письменным столом. Прежде чем распаковать вещи, он извлек из-под них одну из двух или трех книжек, которые привез с собой, и продолжил чтение с того места, где прервал его в поезде. Это были эссе Д. Г. Лоуренса. Потом он достал свою толстую тетрадь и принялся просматривать стихотворение, которое начал еще до отъезда из Лондона и теперь, после того, как ни разу за три дня на него не взглянул, надеялся оценить беспристрастно, словно стихотворение, прочитанное вслух другим поэтом — к примеру, его другом Уилмотом, — и услышанное впервые. Пол прочел его несколько раз, но с каждым разом, казалось, все больше утрачивал способность оценить его объективно. Постепенно оно становилось до ужаса знакомым. Тогда Пол попробовал сам себе прочесть его вслух. Когда он дочитал до середины второй строфы, раздался деликатный стук в дверь. Обернувшись, он увидел, что в комнату, едва успев постучаться, вошел Эрнст. У Пола возникло такое чувство, будто его поймали с поличным. Эрнст, льстиво улыбаясь ему, стоял в дверях. Пол почувствовал, что Эрнст осознает свое несколько более выгодное положение. Очевидно, только врожденный такт не позволил Эрнсту дойти до середины комнаты. Он подбоченился и смерил Пола оценивающим взглядом:
— Надеюсь, я не помешал! Ты ведь читал новое стихотворение? Ах, как интересно! — воскликнул он, откровенно гордясь тем, что в спальне его дома рождаются стихи Пола Скоунера.
