Сборщики податей, освежившись в купальне, наевшись супа из жареной тыквы с кукурузными клецками, вкуснейших личинок аксолотля и утолив жажду холодным напитком из гибискуса и меда, устроились на ночь во дворце на чистых циновках с красивыми женщинами. В этот момент их схватили, грубо заткнули им рот, чтобы никто не слышал их криков, и отвели на цокало, где посадили в клетки.
— Мы представляем империю, — повторяли они, сидя на виду у всех.
Дети тыкали в них палками, собаки поднимали задние лапы и мочились на прутья их клеток, женщины отпускали шутки по поводу их гениталий. Тем временем в городе шла подготовка к большому празднику. Хотя город и был бедным, теперь, когда отпала нужда платить дань, он мог позволить себе немного расточительства. Женщины отправились готовить, кипятить, измельчать и молоть, а мужчины Семпоалы пошли на охоту и рыбалку. Лапа Ягуара скручивал шеи, отрубал головы, свежевал и потрошил животных. Лишь наилучшим воинам выпадет честь испробовать человеческой плоти, перемешанной с кукурузой, — блюдо тлакатлаолли. Кетцалькоатль, почтивший город своим визитом, тоже сможет поесть человеческого мяса, если захочет.
Глава 13
— Мне это не нравится, — пожаловался Малинцин Лапа Ягуара, выглядывая из-за кучки освежеванных кроликов. Он в конце концов снизошел до того, чтобы поговорить с ней. — Унижение имперских сборщиков податей — это оскорбление для всех нас. Никто еще не отказывался платить налоги. Это неслыханно. Этого никогда не было. Никогда.
Малинцин знала, как сказать «никогда» на испанском. Никогда, никогда, nunca, nunca.
Кай говорила, что Малинцин все эти дни была не в себе и та Маакс, которую она знала, исчезла. Кай делала вид, что ищет подругу за деревьями и под кустами.
— Маакс Каль, Маакс Каль!
Она звала принцессу Малинцин, заглядывала в ее комнату, искала под ее циновкой для сна.
— Малиналли, Малиналли! Малинче, Малинче! — кричала она в казан с едой.
Наконец, сдавшись, она сказала:
— Ах, вот ты где, донья Марина! Я не узнала тебя.
Днем слугам и рабам позволили отдохнуть, а испанцы улеглись в гамаки, к которым только недавно привыкли, и специально отобранные для этого задания дети осторожно раскачивали гамаки из стороны в сторону. Полуденное солнце высоко стояло в небе. Было жарко, а воздух казался густым и тяжелым из-за солнечных лучей. Приближался дождь. Даже лошади перестали щипать траву, и ненадолго в городе стало тихо. Тишина эта нарушалась лишь стонами одного из пленников. Даже ацтекские шпионы в подлеске свернулись калачиком в своих укрытиях и смежили веки. Кортес, Агильяр и Малинцин босиком выскользнули из своих комнат и украдкой подобрались к пленникам, сидевшим в клетках на цокало. Кай и Лапа Ягуара, прячась за кустами, последовали за ними. За Кай и Лапой Ягуара шли еще четверо — Куинтаваль, Аду и двое немых слуг. Глава сборщиков податей сидел в одной клетке со своим помощником, двое других находились в соседней клетке и сейчас спали под горами мусора, которым их забросали горожане.
— Я собираюсь выпустить вас, — передал Кортес первым двум пленникам через Малинцин.
Конкистадор осторожно открыл клетку, перевязанную веревкой из волокон магеи.
— Сейчас я отпущу вас. Я хочу, чтобы вы отправились в столицу и сказали своему императору, что я сделал это ради вас, что я друг империи. Скажите ему, что я пришел, чтобы встретиться с великим Моктецумой, которого я люблю и почитаю. Я отпускаю вас ради него. Вы должны уйти отсюда тихо.
Куинтаваль выразительно посмотрел на Аду. Аду предвидел этот поступок Кортеса, поняв недавно, что Кортес был двуличным, лицемерным сыном ведьмы.
— Моктецуму это удивит, — шепнул Кай Лапа Ягуара.
— У него много советников и жрецов. Неужели ты думаешь, что его так просто обмануть, Лапа Ягуара? — шепнула в ответ Кай. — Нет, он поймет, что это уловка.
— Я слышал, что Моктецума все эти дни был сам не свой, — ответил он. — Знамения и появление дикарей ослабили его разум и отвагу. Кто-то должен пойти в столицу и рассказать ему обо всем, что случилось. Тогда он все поймет. Кай, ты должна пойти туда.
— И как я смогу это сделать? — прошипела она. — Я же не говорю на языке науатль. Как только я приду туда, меня схватят и принесут в жертву. А если меня поймают испанцы, то повесят как беглую рабыню.
— Вокруг нас полным-полно шпионов мешика, Кай. Они помогут тебе.
— Маакс может поговорить с ними на языке науатль. Я знаю лишь наречие майя.
Сначала два сборщика податей не поняли, что их собираются освободить. Они забились в угол своей клетки и не хотели выходить наружу. Пришлось уговаривать их, а в конце концов и вытаскивать насильно. Им пообещали, что это не попытка убийства, что никто не желает позорить их. Малинцин передала им слова о том, что они должны исполнить свой долг и стать посланниками капитана Кетцалькоатля Кортеса к императору Моктецуме.
Сборщики податей беззвучно скрылись в густом подлеске, растворившись в джунглях. К своему изумлению, они обнаружили там множество своих соотечественников, которые спали, уютно устроившись под большой сейбой. Освобожденным сборщикам податей пришлось расталкивать их ногами.
Кортес, Агильяр и Малинцин на цыпочках вернулись в свои комнаты и сделали вид, что спят. Кай и Лапа Ягуара отправились в кухню и, схватив горшки, притворились, будто очень заняты. Куинтаваль и Аду пошли в свою комнату и погрузились в интереснейшую игру в шахматы. Двое слуг уснули под столом в кухне. В полпятого по часам Нуньеса горожане, солдаты в шатрах и придворные касика проснулись от криков дворцовой стражи.
— Что случилось? Почему стоит такой гвалт? — поднялся со своей циновки Кортес.
— Сбежали два сборщика податей, — объявил Агильяр.
— Грязные ублюдки! — возмутился Кортес. — Нужно немедленно поговорить с касиком.
И они пошли к разгневанному касику.
— Подлецы! — пожаловался Малинцин касик, и та передала эти слова Агильяру.
— Псы из псов. Perro de perros, — согласился Кортес, а затем предложил переместить двух других пленников, которым не удалось сбежать, на борт испанских кораблей, стоявших на якоре возле устья реки. — Возможно, что это… — Кортесу явно было неприятно произносить эти слова, — внутреннее предательство. Да. Предательство среди жителей Семпоалы.
— Предательство? Никогда! — запротестовал касик.
— Nunca, — повторила Малинцин.
— Возможно, что это не так. — Кортес не мог поручиться ни за кого, кроме себя и своих людей.
Но его всегда поражало лицемерие, казалось бы, преданных соратников, признался он касику.
— На кораблях двух оставшихся злоумышленников можно будет держать в клетках сколь угодно долго, — заявил Кортес.
