Сначала погода к ним не благоволила: иногда шел дождь, от которого, казалось, вот-вот начнет гнить кожа на спине, иногда стояла невероятно сухая жара, ночью сменявшаяся безжалостным холодом. Когда днем на небе не было облаков, жар солнца обрушивался на них с яростью ацтекского бога войны Уицилопочтли, а ночью сгущались тучи, скрывая звезды, способные успокоить усталых путников. В иных местах не встречалось и намека на растительность. Дни бывали столь мрачными, что всех преследовали плохие воспоминания и мысли о повешенном Куинтавале. Даже обычно столь энергичный Ботелло казался унылым и подавленным. Франсиско не мог думать ни о чем, кроме своего голода.
Нет, Франсиско хотел любить эту землю, ведь Иисус сражался с дьяволом в пустыне, а иудеи бродили сорок лет по такой же заброшенной местности. Народ Теночтитлана — и это Франсиско знал наверняка — в глубине сердца своего ждал Слова Божиего и вести о вечной жизни. То, что он мог свершить ради них, стоило сотни стертых ног и пустых желудков. Он поклялся, что выдержит это испытание.
Берналь Диас обнаружил в чернилах песок, а к вечеру настолько уставал, что уже не мог писать книгу, и потому стал раздражительным и злым. Нуньес переживал за Кай, которая и так всегда была худощавой, а тут и вовсе превратилась в тростинку. Агильяр, обычно стоически воспринимавший происходящее, чувствовал себя неуютно без деревьев, болтливых обезьянок, жужжавших насекомых и плеска волн моря. Отец Ольмедо переживал за Франсиско. И какое чудовище могло отправить Франсиско в это путешествие в тропики? Судя по тому, что Ольмедо знал о жизни в монастырях, он подозревал, что Франсиско наказали за его добрый характер и святость ангела. По этим горам и пустыням не пришлось идти Пуэртокарреро, так как его назначили капитаном и отослали в Испанию. Он должен был перевезти через океан золотые артефакты и длинное письмо королю Карлу. Пуэртокарреро отделился от своей группы и отправился в плавание с опытным навигатором и командой, получив две бочки вина, когда Кортес покинул Веракрус. Еще одну бочку ему обещали после успешного завершения задания. Агильяр вызвался добровольцем в команду на корабле, но ему отказали, так как сочли незаменимым в путешествии в Теночтитлан. Это было так несправедливо! Никто не заслуживал путешествия в Испанию больше, чем он, но Агильяр принял бы свою судьбу, если бы путь не был таким тяжелым.
Армия перешла через высокие горы по перешейку длиной в три мили, как сказал Кортес, en el nombre de Dios
[51]. На этом перешейке, шершавом и неровном, рос виноград и летали пчелы. Когда испанцы спускались к центральному плато, а воздух постепенно становился суше и земля бесплоднее, Франсиско отстал от марша. Сначала он шел сзади с женщинами, но вскоре оказался позади лошадей и пушек и шагал уже совсем один. Ему хотелось, чтобы у него был конь. «У Девы Марии был ослик, — думал он, — а святой Павел ехал на коне, когда судьба озарила его славой на пути в Дамаск. Да и святой Франциск тоже имел ослика». Но затем Франсиско вспомнил, что святой Франциск отдал своего осла путникам, страдавшим больше него. «Будь благодарен, смертный, что ты на земле Божией», — уговаривал себя Франсиско, идя вперед.
— Ботелло, — позвал Аду, указывая на одинокую фигуру Франсиско.
Ботелло и Аду остановились, пропустив всех остальных, а затем подхватили толстяка под руки и помогли ему догнать колонну. «Будь благодарен, смертный, за друзей». Во время песчаной бури, когда ничего вокруг не было видно, Малинцин защищала его от ударов песчинок, накрыв своими широкими юбками. «Будь благодарен, смертный, за то, что у этой девочки золотое сердце». Когда они добрались до гор, камешки начали ранить подошвы Франсиско. Он видел сухие кактусы среди скал и маленьких коричневых ящериц, скользивших по комковатой глине. Какие-то тощие грызуны выглядывали из-за камней. А еще Франсиско все время замечал змей, поднимавших головы — знаки вопроса. Когда колонна достигла более высокой местности, воздух стал прохладнее, а земля покрылась сосновыми иголками. Ветер играл в кронах деревьев, издавая такой звук, будто кто-то подметал землю.
— Здесь живет Кетцалькоатль, бог ветра, — утешала Франсиско Малинцин. — Возрадуйся и дыши глубже. Ветер приходит перед дождем: сначала Кетцалькоатль, затем Тлалок.
«Будь благодарен, смертный, за дождь».
Они прибыли в город Ксокотлан холодным ветреным днем. Несмотря на то что в городе было тринадцать храмов, в честь прибывшего бога не устроили праздник, но касик позволил испанцам разместиться в комнатах его дворца, вручив им одеяла из плотной ткани, сделанной из волокон магеи, и накормив маисовыми пирогами с начинкой из толченой груши. Испанцы называли эти пироги «тамале». Когда колонна покинула Ксокотлан на следующий день, касик дал Кортесу в дорогу плоские семена красного цветка сальвии. Их добавляли в напитки или жевали. Семена сальвии употребляли посланники из Теночтитлана, так как те придавали людям силу. Их еще называли «чиа». Касик, имевший тридцать жен, решил предоставить испанцам рабынь, которых немедленно окрестили. Эти рабыни присоединились к женщинам, шедшим за испанцами вместе с воинами и носильщиками из Семпоалы.
Малинцин шла вместе с другими женщинами, которых теперь было много. Кортесу и его солдатам подарили девушек из Ксокотлана, как на подбор красавиц. Иногда по вечерам Малинцин чувствовала себя слишком усталой, чтобы думать о том, лежит ли Кортес сейчас с другой женщиной, но часто она беспокоилась об этом, ощущая, что ее сердце принесли в жертву какому-то странному богу, вырвали из груди и растоптали. Ее победа в Семпоале над племянницей касика казалась ей делом далекого прошлого, и у нее не было сил для того, чтобы протестовать или спорить с Кортесом. В эти дни она исхудала, плохо спала и почти не ела. Это заметил брат Франсиско и, обнимая ее за плечи, стал уговаривать Малинцин поесть, чтобы она стала сильной и могла идти дальше. Она спросила у него: «Зачем?», ожидая, что Франсиско начнет говорить о своем Боге, о том, что она должна жить, так как Бог умер ради нее. Но Франсиско ничего такого не сказал. Он сказал, что Малинцин должна жить, потому что он, Франсиско, любит ее.
Чем тяжелее становился переход и чем дольше он продолжался, тем счастливее казался Кортес. В горах воздух был разреженным, и создавалось впечатление, будто Кортес вдыхал его весь, не оставляя кислорода другим. Он корил всех за медлительность и уныние и постоянно повторял правила конкисты на тот случай, если кто-то о них забыл. Солдаты должны были постоянно носить доспехи и оружие, каждое утро полагалось отслужить мессу, запрещались богохульства, плохое обращение с союзниками, азартные игры, за исключением тех, что организовывал сам Кортес. Нельзя было покидать лагерь и спать на посту. Аду так никому и не продали, не передав его новому хозяину, но он понимал, что тоже должен подчиняться этим правилам. После смерти Куинтаваля у Аду не хватало духа потребовать свободы. Сейчас он мог только идти вместе со всеми, переставляя одну ногу за другой. Честно говоря, Аду знал, что не выживет один в этой пустоши без воды. Иногда становилось так жарко, что глаза играли с ним злую шутку, и он видел то, чего не было. Он видел за колонной или в небе Куинтаваля. Когда испанцы поднимались на горы, Аду страдал от нехватки кислорода. Он хватал воздух губами, задыхаясь. Офицерам приходилось укладываться спина к спине, чтобы хоть немного согреться. Аду понимал, что, оставшись один, он умрет здесь от холода. Некоторые из семпоальцев действительно умерли.
