— Ты храбрый человек, Аду, — сказал Кортес, садясь в кресло.
Все офицеры сидели на полу, так что в кресле Кортес казался еще выше, чем был.
— Я повторяю: ты храбрый человек. Ты славно сражался.
Аду немного склонил голову.
— Ты понимаешь меня?
— Да.
Кортесу нравилось, когда солдаты называли его Кортесом, но ему не понравилось, что Аду не сказал «капитан», «команданте», «генерал» или хотя бы «сеньор» или «дон». Этот раб казался таким же угрюмым, как его бывший хозяин, которого Кортес недолюбливал, но, в отличие от покойного Куинтаваля, Аду не вел себя подобострастно и лицемерно. У него была очень темная кожа, а тело поражало худобой, так что он напоминал обуглившуюся палку. Губы у Аду были пухлыми, а нос расширялся у кончика. Маленькие уши прилегали к голове, шея была длинной, а ноги голенастыми. Он не надел дублет, и потому были видны крепкие мышцы его торса и рук.
— Я хочу наградить тебя за то, как ты исполнил свой долг. Я отдам тебе лошадь Куинтаваля.
Аду не знал, кто сейчас ездит на этой лошади, но не сомневался в том, что этот человек не захочет ходить пешком.
— Мне не нужна лошадь.
— Ты станешь одним из моих офицеров.
— Yo soy un esclavo. Я раб.
— Когда все закончится, я обещаю тебе нечто большее, чем свободу.
Аду знал, что Кортес мог приказать ему все что угодно. Но пообещать что-то рабу? Что может быть большим, чем свобода? Аду увидел, как Берналь Диас записывает это обещание в свою книгу, плетя паутину из букв. Его записи напоминали испражнения крыс, останки насекомых. Он знал, что эти письмена многое значат для испанцев, как и золотые украшения, которые дарили им индейцы. Для него они не значили ровным счетом ничего.
— Это официальные слова. Берналь Диас их записал. Все по закону. Я обещаю тебе свободу, когда все закончится.
— А когда это все закончится? — спросил Альварадо, тут же пожалев об этом.
— Закончится, когда закончится. Все закончится, когда мы освободим ацтеков от их служения дьяволу, их варварских традиций, их коварного Моктецумы. Который час, Нуньес?
Нуньес вновь взглянул на часы.
— Десять минут десятого, сеньор Кортес.
Он волновался из-за Кай. Пора было отнести ей воду и еду. Нуньес посмотрел на Аду.
«Собственная лошадь», — думал Аду. Лошадей разводят для того, чтобы быстро перемещаться, не так ли? Ему будет легче сбежать на лошади, чем идти пешком, превозмогая усталость. Он не думал о побеге до этого момента, но сейчас у этих мыслей появилась плоть. Конская плоть.
— Вот ваш меч, дон Кортес, и я благодарю вас за него. — Аду протянул Кортесу меч.
— Нет, Аду, он твой.
— Мой?
— Можешь оставить его себе.
— Благодарю вас, — удивился Аду. — Надо же, лошадь и меч. Простите, дон Кортес, но что значит «нечто большее, чем свобода», господин?
— Земля, Аду. Земля.
Земля? Аду поражало то, что Кортес имел право раздавать землю. Что кто-то вообще мог владеть землей. Земля принадлежала земле.
— Какая земля, если мне будет позволено спросить, сеньор?
— Земля императора Карла. Земля Испании. Эти земли станут нашими, когда мы освободим их от ацтеков. Каждый получит имение и рабов. Мы ведь прибыли сюда не для того, чтобы марать руки земледелием. У нас будут земли, рабы и золото. Сейчас у нас много союзников. Тласкальцы сражались с нами, так как посчитали нас друзьями Моктецумы. Теперь, когда мы объявили о своих намерениях, в наших рядах окажутся не только семпоальцы и ксокотланцы, но и тласкальцы. Вместе мы создадим сильный союз. Мы движемся к победе.
— Я приму лошадь, — поспешно сказал Аду.
Ну, конечно же, он примет лошадь, как же иначе? Если он откажется, то это приведет его к смерти. Если он не будет повиноваться Кортесу, то это будет стоить ему слишком дорого. Он не готов отдать свою жизнь за смутную мечту о победе. Аду помнил, как Куинтаваль подмигнул ему перед смертью, но помнил и его ошибки: Куинтаваль слишком много болтал и не понимал сущности власти.
— Я рад, что ты примешь лошадь. Ты будешь таким же кабальеро, как и все мы.
Кортес обвел взглядом своих соратников — Альварадо, Нуньеса, Агильяра, Берналя Диаса, Исла. Отец Ольмедо тоже был одним из них. Но здесь находился и Франсиско, как бельмо на глазу.
— Еще что-нибудь, Аду?
— Мне хотелось бы получить рубашку, господин. И какую-нибудь обувь, господин. — Аду покосился на свои ноги.
Ходить босиком хорошо на берегу моря, даже когда жарко, а еще на мягких лесных тропинках, даже когда мокро. Но сейчас путь стал слишком скалистым…
— Франсиско тоже нужна обувь, господин, — добавил Аду.
— Мне не нужна обувь, — запротестовал Франсиско. — У святого Франциска обуви не было.
— Помолчи, Франсиско, — оборвал его Исла. — Пока кто-нибудь не отрезал тебе ноги.
Аду покосился на Нуньеса. Он думал о Кай. Когда его отец повредил ногу, у него начался жар и ночью он звал свою мать. Взрослый человек, имевший жену и детей, звал мать. Ужасно, до чего могут довести человека боль и страх! Всего несколько мгновений назад Аду хотелось броситься бежать и он представлял себе, как бежит во тьме, бежит вперед, не останавливаясь, бежит… и тут стрела вонзается в его сердце. Нуньес кашлянул. Аду посмотрел на него, и Нуньес кивнул. Да, лучше ничего не говорить Кортесу и его офицерам о Кай.
Глава 25
Жители Чолулы поклонялись Кетцалькоатлю, и в городе стоял большой храм в его честь. Когда Кетцалькоатль отправился в странствия после изгнания, он якобы остановился здесь, чтобы отдохнуть перед путешествием к Восточному морю. Соответственно Кортес считал, что Чолула окажется гостеприимным местом, где испанцы смогут передохнуть. Этот город был расположен в двух днях перехода от Теночтитлана и платил Моктецуме дань. Здесь говорили на языке науатль. Располагалась Чолула неподалеку от дороги, соединяющей Попокатепетль, Курящуюся Гору, и Истаксиуатль, Гору Белой Женщины. По легенде, эти два вулкана когда-то были несчастными любовниками. Дома в Чолуле не были пыльным рядом шалашей в сухой пустыне или хижинами на краю ущелья. Храмы, городские сооружения и все жилые дома окружали сады с террасами и прудами. Город повсеместно украшали цветы, хотя тут было сухо и холодно. Нога у Кай заживала хорошо. Она ехала на лошади Нуньеса, а Аду вез на своей лошади Франсиско. Они оба надели сандалии с пеньковыми подошвами, которые еще называли «уарачи». Эту обувь им выдали из испанских запасов. Жители Чолулы, радостно поприветствовав новоприбывших, немедленно подарили им двенадцать девушек.
— Примите в дар мою дорогую и любимую племянницу, сестру, дочь, — насмешливо шепнула Маакс Кай. — Она не раз пригодится вам в жизни: умеет готовить, молоть, шить, ткать, может носить тяжелые грузы под лучами палящего солнца, а в случае необходимости понесет на спине и вас. Ест она немного и каждой ночью безотказно будет раздвигать для вас ножки.
