— Ботелло, я хочу у тебя кое-что спросить. Как ты думаешь, с Кай все будет в порядке?
— Рождение ребенка — это самый естественный процесс в мире. — Он подумал, что Малинцин спросит о другом. Ботелло переживал из-за нее, а не из-за Кай.
— Да, но во время войны?
— Возможно, ацтеки сдадутся. Моктецума сбит с толку. Скорее всего, он трус и мошенник. Еще и слабак.
— Он победил многих врагов.
— Тогда он был моложе, Малинцин. Есть военачальники, которые предпочитают не лезть в гущу битвы. Кортес — исключение в этом отношении. Более того, Моктецума идет по пути своих предков и не свернет с него. Ему не хватает веры в собственную интуицию. У него нет амбиций. Он находится на вершине своего общества, и при этом я должен сказать, что он совершенно загадочная личность, настоящий клубок противоречий.
Черные кудри Ботелло падали ему на глаза. Он шел, заложив ладони за спину, выбрасывая вперед хромую ногу и сутулясь, как будто на его плечи легли тяжелые заботы, не связанные с простыми вещами, о которых обычно беспокоились окружающие. Малинцин подумала, что Ботелло не смог бы жить в мире небес, о котором говорил Франсиско. Мир Ботелло был укоренен в темной земле — древний и загадочный мир.
— Ты меня звал? — с насмешкой в голосе спросила Малинцин, увидев Кортеса и других офицеров возле входа в вольер с птицами. Некоторые офицеры сидели на ступенях, другие расхаживали взад-вперед. Исла, опустив глаза, ковырнул ногой землю. Покосившись на него, Малинцин пробормотала проклятие.
— Что ты сказала? — переспросил Кортес.
— Ах, всего лишь пару слов на науатль.
— Так вот, донья Марина, мы собираемся пригласить Моктецуму в наши покои, чтобы он отобедал с нами. Идея пригласить его на обед кажется нам уместной. Мы хотим, чтобы ты предложила ему стать нашим гостем и сделала это очень вежливо и как бы невзначай. Возможно, тебе стоит причесаться, надеть свою лучшую юбку и привести себя в порядок. Ты ужасно выглядишь.
— А что, эта уипилли плохая?
— Донья Марина, дорогая моя, давай будем любезны друг с другом. Как мне поступить, если Моктецума подарил мне свою дочь, или племянницу, или кто там она есть? Не могу же я ее игнорировать. Она принцесса. Переоденься и причешись, пожалуйста.
Сеньор Всегда-у-Дел, господин Многоножка, протягивающий свои лапки ко всему, до чего может дотянуться, вмешивающийся в любое событие. И при этом он слеп к правде. Малинцин надела чистый куитль с красными линиями и уипилли с вышитыми цветами, не забыв об ожерелье из ракушек. Затем она причесалась, распушив волосы. Взяв уголек, она подвела глаза, втерла сок ягод в губы и кошениль в щеки. Вздохнув с раздражением, она взглянула на себя в обсидиановое зеркало.
— Ты выглядишь как шлюха, — сказал Кортес, когда Малинцин вышла к группе офицеров, собиравшихся пригласить императора на обед.
— А я и есть шлюха, — заявила она.
— Не будь такой, Малинцин.
— Какой?
— Я спас тебе жизнь.
— Я тоже спасла тебе жизнь.
— То, что я сплю с дочерью Моктецумы, не означает, что ты мне безразлична. Угождать императору — моя обязанность. Я знаю, что ты ревнуешь, и уважаю это чувство.
— Я не ревную.
Она даже не знала о последних интрижках Кортеса.
— Ревнуешь.
Когда он сказал это, она даже не смогла вспомнить, насколько больно ей было, когда Кортес смотрел на других женщин. Не помнила она и о том, как страдала, когда Исла рассказал ей, что Кортес женат. Тогда она была глупой девчонкой. Сейчас это все ее уже не интересовало. Кортес ее раздражал.
— Спокойно, спокойно, — вмешался Агильяр. — Давайте пригласим Моктецуму на обед и покончим с этим.
Подойдя к Моктецуме, Малинцин сняла сандалии и склонила голову. Император сидел в одиночестве, наигрывая на флейте какую-то грустную мелодию. Увидев испанцев, он поднял голову.
— Да, доченька. — Моктецума сидел на полу в своей комнате, скрестив ноги. Его длинные волосы украшала лишь простая повязка. — Кетцалькоатль подарил имена всем вещам. Он назвал горы и леса, сделал так, чтобы на полях росли маис и какао. В те времена, когда людей еще не было, Кетцалькоатль взял в подземном мире кости, окропил их собственной кровью и, породив человечество, научил свое творение музыке и танцам, ткачеству и ремеслам, календарю и молитвам, земледелию. Кетцалькоатль был богочеловеком, и он создал первый город нашего народа, первый город нашей страны, священный город Тулу, столицу Толлона. Взглянув в волшебное зеркало, Кетцалькоатль увидел, что стар и уродлив. Тогда он выпил пульке и согрешил со своей сестрой. На землю обрушился голод, а с востока и севера пришли чужеземные завоеватели. Кетцалькоатль потерпел поражение. Он отправился в паломничество для искупления и, дойдя до берега Восточного моря, решил, что еще не очистился. Тогда Кетцалькоатль надел свою бирюзовую маску и одеяние из перьев и сел на плот, сделанный из змей. Отплыв от берега, Кетцалькоатль вспыхнул огнем и стал ярчайшей звездой ночного неба. Было предсказано, что Кетцалькоатль вернется в год Цеакатль, год Одного Тростника. В этот год. Мое сердце горит, словно его омыли водами чили, доченька. Цикл завершился. Пришел конец дней.
Его торжественные слова, их чрезмерный пафос раздражали Малинцин. Ей хотелось сказать: «Как ваше сердце омыто водами чили, так мое сердце обложено снегом. Если господь наш Кетцалькоатль был столь благородным героем, как вы можете принимать за Кетцалькоатля Кортеса?» Вместо этого она сказала:
— Господин Моктецума, мы хотим пригласить вас в наш дворец, чтобы вы стали нашим гостем и пообедали с нами. Мы хотим, чтобы вы пришли один. Так ваши скромные гости смогли бы отблагодарить вас своим гостеприимством. Мы сочли бы это за великую честь.
— Спроси у него, когда он сможет прийти. — Кортес и все офицеры сгрудились за спиной Малинцин.
— Мы спрашиваем, когда вам будет удобно.
— А когда вам будет удобно?
Малинцин глубоко вздохнула.
— Великий Моктецума, вам грозит страшная опасность. Кортес не Кетцалькоатль. Он чужак, вторгшийся в наши земли. Если вы придете в его покои, вы не сможете оттуда уйти. — Она произнесла эти слова так, словно рассказывала, какие блюда будут подавать за столом. Малинцин изо всех сил старалась скрыть свое волнение.
— Что она сказала? — Кортес повернулся к Берналю Диасу, который хвастался, что понимает науатль.
— Она сказала, что он возрадуется, придя в наши покои.
— Доченька, — Моктецума взглянул Малинцин в глаза (неслыханная честь!), — ты говоришь мне о том, что я и так знаю. Такова моя судьба. Возвращение Кетцалькоатля было предсказано. Пришло его время. Я должен передать ему свой трон.
— Разве ваш бог не Уицилопочтли? Что велел бы сделать Уицилопочтли?
Малинцин никогда не думала, что будет взывать к имени бога войны. К тому же Моктецума принес в жертву Лапу Ягуара. Этот император жалел себя, произнося преисполненные самомнения слова. Его судьба была неразрывно связана с судьбой его страны, но, судя по всему, об этом он вовсе не думал. Сердце его переполняло чванство.
