— Вы у них служили, не так ли?
— Да, сэр. Ушла прошлой зимой, вскоре после смерти миссис
Бартон.
— Она тоже умерла в «Люксембурге».
Бетти кивнула.
— Чудно это, правда, сэр?
Рейс не думал, что это чудно, но знал, какие слова следует
произнести.
— Вижу, у вас есть мозги. Можете сложить два и два. Бетти
сжала руки и немного осмелела.
— Его тоже прихлопнули? В газетах ничего толком не пишут.
Она быстро уголками глаз посмотрела на него. Довольно
старый, подумала она, но ничего, смотрится. Спокойный, добрый. Настоящий
джентльмен. Такой джентльмен, когда он в силе, не пожалеет золотого соверена.
Чудно, я даже не знаю, как этот соверен выглядит! Чего ему, в самом деле, от
меня понадобилось?
— Да, сэр, — ответила она с напускной застенчивостью.
— Возможно, вы никогда не думали, что это было самоубийство?
— Хм, нет, сэр. Не думала, совсем не думала.
— Это интересно — очень интересно. А почему вы так не
думали?
Она замешкалась, пальцы начали перебирать складки передника.
— Скажите, пожалуйста. Это может иметь большое значение.
Он произнес эти слова с подкупающей добротой и очень
требовательно, чтобы заставить почувствовать важность этого дела и вызвать
желание помочь. Во всяком случае, она что-нибудь да знает о смерти Розмари
Бар-тон. Не может не знать!
— Ее прихлопнули, сэр, да?
— Весьма возможно. Но как вы к этой мысли пришли?
— Хм. — Бетти замялась. — Я однажды кое-что услышала.
— Да?
Голос у него был спокойный, подбадривающий.
— Дверь не была прикрыта. Я хочу сказать, что никогда под
дверью не подслушиваю. Не люблю этого, — с нарочитой благопристойностью
произнесла Бетти. — Я шла через переднюю в столовую и несла на подносе серебро,
а они говорили довольно громко. Она, миссис Бартон, то есть, будто бы сказала,
что Антони Браун — это не его имя. И он вдруг ужасно разозлился, мистер
Браун-то. Никогда не подумала бы, что он таким может стать — всегда такой
симпатичный и такой обходительный. Сказал что-то вроде того… дескать, если она
не сделает, что он ей велит, то он ее «уроет и цветочек поставит». Так и
сказал! Я больше не слушала, потому что мисс Ирис спускалась по лестнице, и
понятно, я тогда об этом много и не раздумывала, но когда вся эта кутерьма
началась из-за самоубийства в ресторане, а я прослышала, что и он там
находился, то, не поверите, аж мурашки по спине забегали — вот так!
— Но вы об этом никому не рассказывали?
Девушка покачала головой.
— Не хотела связываться с полицией — и, как ни крути, я ведь
ничего и не знала — ни вот на столечко. А скажи я что-нибудь, так со мной бы
тоже разделались. Или бы, как говорится пришили.
— Понимаю. — Рейс немного помолчал, а затем спросил самым
что ни на есть вкрадчивым голосом:
— Так это вы тогда написали анонимное письмо мистеру
Бартону?
Она обомлела. Он отметил: ни малейшей нервозности,
свойственной уличенному в проступке человеку, — одно лишь неподдельное
изумление.
— Я? Писала мистеру Бартону? Никогда.
— Признайтесь, теперь этого не следует бояться. Это была
удачная мысль. Вы, не называя себя, предупредили его об опасности. Вы разумно
поступили.
— Но я этого не делала, сэр. Даже не думала. Вы разумеете,
будто я написала мистеру Бартону и сказала, что его жену прихлопнули? Да мне и
в голову это не приходило!
Она с такой убежденностью отрицала свою причастность к этому
письму, что, вопреки собственному желанию, Рейс заколебался. Все сразу стало бы
на свои места и получило бы естественное объяснение, если бы только эта девушка
написала письмо. Но она настойчиво говорила нет, без излишней запальчивости,
без чрезмерной настойчивости, но спокойно и уверенно. Волей-неволей он начинал
ей верить.
Тогда он подошел к вопросу с другой стороны.
— Кому вы об этом рассказывали?
Она покачала головой.
— Никому не рассказывала. Честно признаюсь, сэр, я была
напугана. Посчитала лучше держать язык за зубами. Старалась позабыть об этом.
Только однажды все выложила — это когда предупредила миссис Дрейк о своем
увольнении. Ну и разбушевалась же она тогда, словами не передашь, пожелала мне
зачахнуть в какой-нибудь глуши, куда и на автобусе не доберешься! Я тогда еще
так разозлилась из-за ее рекомендации, она сказала, что я все ломаю, ну я и
ответила, чтобы ее позлить, что, во всяком случае, найду место, где не убивают
людей. Я сама испугалась, когда это сказала, но она не обратила особого
внимания. Может быть, нужно было в свое время сказать, но я не решилась.
Подумала: а вдруг это все шутка. Мало ли что люди говорят, а мистер Браун
всегда такой славный и пошутить не прочь, так что я не решилась, сэр.
Правильно?
Рейс согласился с ее доводами. Затем он спросил:
— Миссис Бартон сказала, что Браун — это не его подлинное
имя. А какое у него имя, она не упомянула?
— Упомянула, потому что он сказал: «Позабудьте о Тони…» Дай
бог память… Тони что-то вроде… Напоминает черешневое варенье.
— Тони Черитон? Черебл?
Она покачала головой.
— Какое-то диковинное имя. Начинается на М. и звучит
по-иностранному.
— Не беспокойтесь. Возможно, вы еще и вспомните.
Если да — сообщите мне. Вот моя карточка с адресом. Если
припомните имя — напишите по этому адресу. Он вручил ей карточку и деньги.
— Напишу, сэр, спасибо, сэр.
Вот это джентльмен, подумала она, спускаясь по лестнице.
Целый фунт, не какие-то десять шиллингов. А вот было бы здорово, если бы он дал
золотой соверен…
Мэри Рис-Телбот возвратилась в комнату.
— Ну как, успешно?
— Да, но появилось новое затруднение. Нельзя ли
воспользоваться вашей сообразительностью? Не можете ли вы назвать имя,
напоминающее черешеневое варенье?
— Какая неожиданная просьба.
— Подумайте, Мэри. Я хозяйством не занимаюсь. Вспомните, как
делается варенье, особенно черешневое варенье.
— Но из черешни не делают варенье.
— Почему?
